Гений по соседству. Какой образ жизни вёл Сид Барретт после ухода из Pink Floyd

Сегодня одному из основателей Pink Floyd Сиду Баррету исполнилось бы 76 лет. Публикуем перевод статьи британского журналиста Дэвида Сора, вышедшей в газете The Mail on Sunday 3 декабря 2006 г., спустя пять месяцев после смерти культового музыканта. Перевод Александра Таланова.

Он мог начать визжать в любое время дня и ночи, но чаще всего, казалось, это начиналось, когда я ложился спать. За соседней дверью слышался стук и треск ломающейся мебели, и всё это сопровождалось воем, более похожим на звериный, чем на человеческий. Это могло продолжаться на протяжении двух часов и мне, маленькому ребёнку, было страшно. Обычно это был бессвязный злобный пронзительный крик, но очень редко можно было разобрать отдельные слова. Они всегда были одними и теми же: «Ё…й Роджер Уотерс! Я его убью н…й!»

Это было невесело – жить по соседству с Сидом Барретом. Конечно, я понятия тогда не имел, кем он был раньше. Только позже я узнал, что он – рок-легенда, один из основателей Pink Floyd, а в число его фанов входили Пол Маккартни, Дэвид Боуи и Пит Тауншенд.

Недавно выяснилось, что Сид, который умер в июле 2006 года, оставил после себя 1,2 миллиона фунтов стерлингов. Он был гениальным автором песен, основной части раннего флойдовского материала, включая такие хитовые синглы как See Emily Play и Arnold Layne, но прогрессирующая неадекватность привела к его разрыву с группой в 1968 году, вскоре после выхода их первого альбома. Pink Floyd – с Роджером Уотерсом, Ричардом Райтом, Ником Мейсоном и пришедшим на замену Сиду Дэвидом Гилмором – стал затем одним из самых успешных рок-проектов всех времён. Карьера Сида сошла на нет после пары сольных альбомов.

Затем он стал моим соседом. Я жил со своей семьёй в Кембридже, на Сент Маргарет Сквер, в доме номер семь. Это был тихий тупик, в котором приютились построенные в тридцатых годах дома, соединённые общими стенами. Мать Сида Уиннифред жила в доме номер шесть, и в 1981 году, когда мне было шесть лет, её сын вернулся из Лондона и поселился с ней.

В первый раз я увидел его, когда катался на велосипеде по дорожке, ведущей к нашему дому. Он вышел из своего дома с садовыми ножницами и пилой, невзрачный человек лет 35 с жидкими волосами. Не говоря ни слова, он начал подстригать деревья и кусты в саду перед домом. Сад был великолепен – предыдущий владелец дома работал в ботаническом саду Кембриджского университета. Но когда Сид закончил, сад выглядел так, как будто по нему прошёлся торнадо.

Он спилил все деревья, отволок их на задний двор и сжёг в огромном костре. Мои родители были очень расстроены, но они ничего не могли поделать. Мы даже представить себе не могли, что это будет повторяться снова и снова. Каждый раз, как только кустарник отрастал, Сид срубал его и снова сжигал.

Время от времени он сжигал и свои творения – психоделические картины, отдалённо напоминающие работы Джексона Поллока. Его костры были огромными, языки пламени поднимались на высоту в два – два с половиной метра, а вся улица заполнялась густым белым дымом. Мама Сида, дружившая с моими родителями, всегда извинялась, но ничего не могла поделать со своим сыном.

Мы скоро поняли, что бороться с Сидом бессмысленно. Любая попытка взять под контроль его поведение натыкалась в лучшем случае на пустой взгляд. Иногда из его рта начинали извергаться потоки пугающих оскорблений. Когда Сид приходил в одно из своих «пламенных» состояний, всё что нам оставалось – это отступить в дом и запереть все двери и окна. Сид реально не отдавал себе отчёта в том, что творит.

Но эти костры были меньшим из зол. Часто наш покой нарушали звуки бьющегося стекла. Как только внутренние демоны, часто мучившие Сида, захватывали власть над его лучшей половиной, он начинал швырять вещи из окна. Такое происходило по меньшей мере сто раз.

Его газон был часто завален битым стеклом, кружками, кастрюлями и украшениями. Иногда он начинал бить окна прямо посреди ночи. Я лежал в кровати и не мог заснуть, потому что боялся, что он может напасть и на наш дом. Я боялся, что в один прекрасный день, у него закончатся целые окна, и он примется за наши. Случалось так, что какое-то из окон чинили, но на следующий день он разбивал его снова. Сид в одиночку обеспечивал работой несколько местных стекольных компаний.

Но сильнее всего доставал вовсе не его визг. Мы с сёстрами приходили в ужас, слушая, как взрослый человек часами непрерывно стонет и хрипит. Мы тогда понятия не имели о психических расстройствах. Всё, что мы понимали, это то, что живём по соседству с неадекватным и, возможно, опасным сумасшедшим. Наши худшие опасения подтвердились, когда однажды ночью Сида увели из дома в смирительной рубашке. Мы и раньше не раз вызывали из-за него полицию. Они приезжали, перекидывались парой слов с его матерью и уезжали, ничего не предприняв.

Но в этот раз его вспышка была особенно яростной, и, как мы выяснили позже, он напал на свою мать. Она вызвала полицию. А я, помню, наблюдал в окно, как Сида уводят связанного. Его мать была очень расстроена и умоляла его успокоиться, но он лишь изрыгал потоки брани в её адрес.

Я надеялся, что он не вернётся. Но он вернулся через несколько дней, и его мать ушла жить к своей дочери Розмари. Она больше не могла выносить Сида. После этого за ним присматривала Розмари. Каждую неделю она ходила с ним за покупками в магазин «Сейнсбери» в десяти минутах ходьбы от дома.

Она брала его за руку, вела в магазин, там водила его, как ребёнка, среди витрин, а затем приводила назад домой. Он не выходил из машины, пока Розмари, не открывала ему дверь и не заводила его в дом. Она вела себя с ним так, как будто он на самом деле не знал, где находится, и что нужно делать дальше. С уходом матери, его поведение практически не изменилось. Наша семья превратилась в своего рода систему раннего оповещения. Мы звонили его сестре, когда он выходил из себя. Она приезжала и успокаивала его.

Известно, что Сид практически не интересовался творчеством Pink Floyd после того, как ушёл из группы. Но костры на заднем дворе и битьё окон резко участились в 1986 году, когда в новостях постоянно говорили о разбирательствах между Уотерсом и другими музыкантами Pink Floyd. Может, это и совпадение, но мне кажется, Сид обвинял Уотерса в чём-то – его имя Сид упоминал чаще всего, когда выкрикивал свои угрозы. Я часто переживал о том, что нам придётся как-то защищать себя если он окончательно спятит и нападёт на нас. Он напоминал мне Джека Николсона в «Сиянии».

За все годы он едва перекинулся со мной несколькими словами. Иногда он выдавливал из себя «Привет», если мы встречались на улице, но чаще просто быстро проходил мимо, опустив голову. Иногда он даже переходил через дорогу, чтобы не встречаться со мной. К нему постоянно приходили толпы фанов, желающих выразить своё почтение. Иногда они стучались в нашу дверь. «Здесь живёт Баррет?» Мы отвечали, что не здесь. Мы знали, что он не любит, когда его беспокоят, и если это случалось, он мог сорваться на «раздражающий фактор».

Иногда фаны не понимали слова «нет» и продолжали колотить в его дверь. Обычно он не откликался, но иногда мог открыть, чаще всего, по ошибке. Он захлопывал дверь у них перед носом, как только понимал, кто они такие. Он физически сдал после ухода матери. Он не удосуживался застегнуть рубашку, если вообще надевал её. Его брюки всегда висели мешком. Он выглядел растрёпанным. Иногда мы видели, как он идёт по улице в одних пижамных штанах.

Казалось, он ест только жареное, и часто его сковородка попросту воспламенялась. Нам доводилось видеть, как на его кухне пламя чуть ли не лизало потолок, а Сида рядом и в помине не было. Он очень легкомысленно относился к пожарной безопасности. Он сильно пил, возможно, по бутылке виски в день.

Да и курил Сид, не переставая. Когда я мальчишкой работал в газетной лавке, Сид почти каждый день приходил за сигаретами. Он всегда покупал по три пачки, а иногда ещё и табак, в том числе нюхательный. Каждый раз он покупал разные сигареты. Например, сегодня – по пачке Rothmans, B&H и Embassy Number 1, а завтра – по пачке JPS, Embassy Regal и Marlboro. Он забирал сигареты и уходил, не проронив более ни слова. Он никогда не платил наличными, и его долги, с которыми обычно разбиралась его сестра, достигали внушительных сумм.

К тому времени, я уже знал, кем он был, и в моей голове не укладывалось, как мог этот отшельник среднего возраста, не способный вписаться в окружающий мир, быть тем прекрасно выглядящим музыкантом, улыбающимся с его ранних фотографий.

(Фото выше было сделано в студии на Abbey Road. Сид появился именно в тот момент, когда участники Pink Floyd работали над Wish You Were Here и записывали посвящённую Сиду Shine On You Crazy Diamond. Эта сцена подробно описана в книге ударника Pink Floyd Ника Мейсона Pink Floyd Inside Out (Пинк Флойд наизнанку) – А.Т.)

Как мог автор стихов, полных сюрреализма, выродиться в человека, не способного связать двух слов? Я читал достаточно и знал, что многие критики винят в его проблемах сильную зависимость от ЛСД на пике славы. Сид был ходячим примером опасности наркотиков.

Однажды он случайно зашёл в лавку, когда у нас продавался журнал с фото «Пинк Флойда» барретовской эпохи на обложке. Я сказал ему: «Смотри, Роджер (это было его настоящее имя, Сид был псевдонимом), ты сегодня на обложке Mojo. Он выглядел удивлённым. «Я возьму это», сказал он. Мне показалось, ему было приятно.

За те 25 лет, что он жил на Сент-Маргарет сквер, я только один раз видел, чтобы он улыбался. Это было в девяностые когда я купил Lancia Delta HF Turbo – копию гоночного автомобиля, спонсором которого в восьмидесятые был Martini. Я очень гордился им. Однажды я мыл машину у себя во дворе, держа шланг над крышей так, чтобы вода каскадами струилась по бокам. Сид вышел в сад и уставился на меня, усмехаясь во всё лицо. Я знал, что он не был автофанатом – его единственным средством передвижения был старый разбитый велосипед. Я думаю, эта сцена повеселила его, поскольку он думал, что я поливаю свою машину, как будто это растение. Возможно, это вернуло его в пропитанное «кислотой» прошлое, когда он был хиппи.

Но не всё было так плохо. В промежутках между припадками он вёл себя очень тихо. Я никогда не слышал, чтобы у него работал телевизор. Зато очень часто слышал, как он играет – всегда только классический или современный джаз и никогда поп или какие-либо из своих песен.

В последние годы жизни он стал менее сумасбродным, да и визжать тоже прекратил. Только всё ещё периодически жёг костры на заднем дворе. Мы даже получили от него пару рождественских открыток. Он делал их сам, прекрасно рисуя колокольчики и венки из остролиста. «Очень счастливого Рождества от Роджера», писал он. Однажды я увидел в газете, что сегодня у него день рожденья, и кинул открытку в его почтовый ящик. Когда я в следующий раз встретил его, он сказал «Привет» и несколько секунд пристально смотрел на меня. Казалось он благодарил меня за то, что я давно перестал бояться его. Я знал, что его мятущаяся душа заслуживает сочувствия больше, чем чья-либо.

Сид умер дома в июле от осложнений, вызванных диабетом. Ему было 60 лет, перед смертью он провёл три недели в Адденбрукской больнице. Его сестра рассказала нам, что когда он вернулся домой, ему нужна была постоянная сиделка. Он пробыл дома всего полтора дня и скончался.

Его дом был недавно продан, и я ходил посмотреть, как там внутри, когда он был выставлен на продажу. Цветовую палитру лучше всего описать словом «интересная» – одна комната оранжевая, другая – синяя, несколько – оранжево-сине-розовые. А кухня была результатом неудачных попыток Сида сделать всё своими руками: нагромождение непрочных полок странной формы.

Один образ до сих пор преследует меня. Игрушечный гиппопотам прибит к одной из дверных ручек. В этой кухне был весь Сид: непостижимый, эксцентричный и, скажем так, безумный. Мне очень жаль, что он умер, но я не буду скучать по нему.

• Оригинал