Фёдор Лавров: Отправиться за колючую проволоку может каждый

На российские экраны вышла «Сказка для старых» – режиссёрский дебют одного из самых востребованных современных актёров Фёдора Лаврова. Перед премьерой «Собеседник» пообщался с автором картины. Разговор состоялся на две столицы – телефонный звонок связал Москву и Санкт-Петербург. В родной город начинающий режиссёр приехал презентовать уже снятую картину и поработать над новой.

Согласно синопсису фильма криминальный авторитет Батя отправляет троих сыновей в Петербург, Новосибирск и Ростов. Им предстоит найти сбежавшего с общаком бандита Мулю – его якобы убили, но потом видели живым в трёх городах. Лавров снял фильм вместе с экс-профессором РАН, математиком, театральным режиссёром и писателем Романом Михайловым. С ним же работает над новым кино.

Даты

1975 – родился 15 ноября в Ленинграде в артистической семье

1979 – сыграл первую роль в спектакле ЛенТЮЗа

1996 – окончил Санкт-Петербургскую академию театрального искусства

2011 – переехал в Москву и поступил в труппу МХТ имени Чехова

2022 – снял вместе с Романом Михайловым дебютный фильм «Сказка для старых»

На Гран-при не рассчитывали

– У вашего фильма необычное название. Сказки, как правило, бывают для детей.

– Именно за необычность мы и выбрали название. Но расшифровать его просто. В основе фильма лежит сказочная структура. А те, кто помнит времена, о которых мы рассказываем, сейчас уже далеко не молоды.

– Актёрский состав под стать необычному названию. В фильме снялись участник рэп-коллектива 25/17 Андрей Бледный, Олег Гаркуша и Сергей Пахомов. Устраивали кастинг?

– Они все в первую очередь наши друзья и одной группы крови с нами, образно говоря. Кастинга как такового не было. Мы понимали, кто может и готов сыграть того или иного персонажа из близких или далёких людей, и договаривались с человеком.

– «Сказка для старых» стала дебютом для вас в качестве кинорежиссёра. Каково было оказаться по другую сторону камеры?

– Я всегда думал, что рано или поздно это должно произойти. Звезды сошлись, и все обстоятельства сложились таким образом, что нужно было решаться – либо сейчас, либо никогда. Вот и решился. К моменту начала съёмок мы крепко сдружились с Ромой Михайловым и успели много пообщаться на тему кино.

Когда он мне буквально в двух-трёх предложениях рассказал сюжет, я понял, что вот оно самое – и нужно делать. К идее добавили мой кинематографический опыт – неважно, по какую сторону камеры, накопленный багаж знакомств, связей и друзей. Концепция и язык фильма вырабатывались во время самого процесса съёмок. Мы воспринимали свою работу как лабораторную и исследовательскую и не ставили задач прийти к определённому результату. Даже в получение прокатного удостоверения не верили поначалу.

– И не рассчитывали, что на международном фестивале «Дух огня» в Ханты-Мансийске Гран-при возьмёте?

– Это было грандиозно и совершенно неожиданно! Я выпал в осадок, если честно. Рассчитывал, что, может быть, похвалят, но что возьмём Гран-при...

Как Маркс и Энгельс

– Романа Михайлова тоже обычным человеком не назовёшь. Как пересеклись ваши пути?

– Я начинал репетировать роль в Театре Наций у Андрея Могучего в «Сказке про последнего ангела», написанной по книге Ромы «Героин приносили по пятницам». Мне очень понравились его тексты, и я попросил привести автора на репетиции. И у нас сложилась, что называется, «дружба с первой улыбки» – настолько совпали наши мироощущения и философские взгляды, принципы и мысли. Иногда случается такая стопроцентная синергия, не поддающаяся рациональному объяснению. Хотя в жизни мы совершенно разные люди и темпераменты у нас очень отличаются.

– Насколько разные?

– Рома сильно погружен в собственный внутренний мир и сосредоточен на себе. Во мне такие качества тоже есть, но я, даже исходя из моей основной профессии, должен быть открытым человеком. 

– Вы говорили, что у него есть творческая смелость, как у Олега Табакова. Может ли эта черта сочетаться с погружённостью в свой внутренний мир?

– Странным образом может. Творческая смелость заключается не в способности убеждать и выбивать какие-то нужные решения, а в возможности свободно мыслить. Рома подаёт идею, мы её докручиваем, и дальше я со своим «ртутным» характером стараюсь задумку максимально реализовать – все успеть, с одними договориться, с другими разрулить и при этом не потерять творческую составляющую. Во всяком случае, так было во время съёмок «Сказки для старых».

– Маркс и Энгельс, Ильф и Петров, Леннон и Маккартни – мы знаем много творческих дуэтов. Не у всех отношения сложились гладко. Не мешаете друг другу?

– Слава Богу, пока нет. Но наш следующий фильм «Снег, сестра и росомаха», выход которого запланирован на март, Рома снимал уже в качестве единственного режиссёра, а я сосредоточился на главной мужской роли. Мне кажется, что ему нужно полностью пройти весь путь от и до. К тому же у меня в то время была лютая занятость и я не мог на два месяца полностью выключиться из жизни и посвятить себя только съёмкам. А если не можешь уйти с головой в режиссуру, то получится халтура. Сейчас у нас в производстве находится третий фильм, мы его первоначально задумывали сделать в тандеме. Но опять помешала моя занятость. Рома вновь на позиции режиссёра и демиурга, я ему лишь помогаю довести до ума процесс съёмок «Отпуска в октябре».

– Названием передаёте привет Александру Вампилову и Виталию Мельникову?

– Типа да. У нас там будет отсылка к кинематографу семидесятых.

Память о репрессиях сидит в нас

– Если говорить уже о снятом кино. «Сказку...» Роман Михайлов определял как «эзотерический трактат», Сергей Пахомов – как «психоделическую сказку», вы говорили в одном интервью про притчу. Но это больше о структуре, а жанр какой?

– Для меня – метафизический реализм. Идея заключается в том, что границы между миром живых и мёртвых очень иллюзорны и в иное пространство, иное измерение и другое время можно провалиться в любой момент, и окружающие привычные вещи могут быть совсем не тем, чем кажутся. Волшебство происходит рядом с нами, просто мы его не замечаем или замечаем слишком поздно.

– Действие картины происходит в девяностые. Эпоха располагала к мистике и трансцендентальным переходам?

– Это вечная тема. И в «Сказке...» действие происходит не в девяностые. Просто много символов и вещей, отсылающих к тому десятилетию. Мы не пытались восстановить конкретную эпоху, наоборот, говорим о том, что время – очень субъективная вещь и воспринимается совершенно по-разному людьми, находящимися в одной и той же точке. По форме картина получилась криминальной драмой, но это не более чем внешний фасад и обёртка, скрывающая историю, которая может случиться с любым.

– Криминальную обёртку частенько используют режиссёры, например Дэвид Линч, для разговора о вещах иного порядка. Тема преступности располагает к философствованию?

– Безусловно! В криминальном мире люди живут по иным законам и руководствуются другой моралью, нежели обычные граждане. Часто это существование происходит на грани жизни и смерти. И именно в такие моменты начинают замечаться странные события, которым не придают значения в обычной ситуации.

– Насколько криминал укоренён в российской действительности? Можно ли назвать его с шансоном и блатными понятиями частью нашего культурного кода?

– Ну а как может быть иначе, если у нас каждый третий или каждый пятый сидел? Всем известно, что такое тюрьма и чем она отличается от колонии-поселения. От сумы и от тюрьмы не зарекайся, гласит пословица, потому что отправиться за колючую проволоку может каждый. Иногда справедливо, иногда нет. И память о репрессиях глубоко сидит в нас, можно сказать, на генетическом уровне. Да, в каком-то смысле криминал – часть нашего культурного кода.

– Сергей Пахомов говорил о «Сказке...» как о «чисто питерской истории». Северная столица предполагает мистику места?

– Честно говоря, в любом городе можно найти мистическую составляющую. Питер в этом смысле просто более прокачан благодаря множеству творцов, живших в нём и размышлявших над вопросом о потусторонней изнанке города. Эта энергетика не может взять и улетучиться – она хранится в стенах, брусчатке, асфальте и воде.

«Дружить в дёсны» не получается

– Когда вы перебрались в Москву, ностальгия не преследовала?

– Не могу сказать, что мне дико трудно было переезжать. Я очень быстро вжился в Москву, но Петербург никогда не забываю. И очень люблю этот город. Но долго здесь находиться не могу – в нём всё происходит слишком мед-лен-но (произносит по слогам).

– В Москву вы перебрались из-за театра? Кирилл Серебренников, если не ошибаюсь, пригласил?

– Совершенно верно. Сначала Кирилл, а окончательное решение принял, когда Олег Павлович Табаков предложил войти в труппу МХТ. Стало понятно, что на два города особо не поживёшь.

– С Олегом Павловичем трудно было работать?

– У меня о нём остались только самые светлые воспоминания. Он меня ни на секунду не обманул – какую обещал жизнь в театре, такой она и была. Его слова и рецензии всегда были очень точными, и я благодарен судьбе, что удалось с ним партнёрствовать на сцене и общаться за кулисами, а не только видеть его как великого артиста и руководителя.

– О Табакове в актёрской среде ходит много баек. Есть ли у вас персональная история, связанная с мэтром?

– У нас с ним большая разница в возрасте, и он был для меня в первую очередь художественным руководителем. Хотя, погодите, есть одна история, как раз связанная с возрастом.

Однажды в больницу попал прекрасный артист, ныне покойный Сергей Сосновский, игравший Сорина в «Чайке». Я был на съёмках тогда, мне позвонили и попросили от Олега Павловича, чтобы я вышел в театре на замену. Я согласился, отменил все планы на два дня, и только тогда неожиданно вспомнил: у Чехова Сорин лет на семь-восемь старше Дорна, а его играл Табаков... И вот уже стою за кулисами, нервно повторяю текст, и как раз подходит Олег Павлович. Я ему: «Неужели я так плохо выгляжу, что вы меня позвали?» Он мне: «Фёдор, не [трынди], пошли на сцену!» (смеёмся)

– У вас в театральной жизни был большой перерыв.

– Да, я лет пять не выходил на подмостки. В июле вернулся в спектакле «Дядя Жорж» Сергея Газарова в Театре сатиры. Это постановка, скомпилированная из чеховских «Лешего» и «Дяди Вани».

– Хотелось вернуться на сцену?

– Я воспитывался как театральный артист и всегда знал, что вернусь. Мы с Андреем Могучим начинали репетировать в Театре Наций, но потом разошлись. Сергей Гармаш меня звал в «Современник», но умерла Галина Борисовна Волчек, и не сложилось. Были ещё попытки, но каждый раз что-то не получалось. Я решил, что раз не складывается, то надо не дёргаться и стоит подождать. С Сергеем Газаровым мы товариществовали, я снимался у него и вместе с ним, он приходил к нам на спектакли в МХТ. И когда он возглавил Театр сатиры, то позвал меня на разговор, и после этого все закрутилось.

– Вы расстались с Андреем Могучим перед самой премьерой. Что случилось?

– Мы, наверное, разошлись в один момент во взглядах на творчество и начали мешать друг другу. Я это так называю. Я перестал понимать, что ему нужно, он – что я хочу. Ресурс терпения исчерпал себя. Но мы разошлись мирно.

– Отношения поддерживаете сейчас?

– У нас через некоторое время состоялся разговор, он позвал меня участвовать в следующей работе. Я ответил согласием. Нормально общаемся и относимся друг к другу с большим уважением, но «дружить в дёсны» уже перестали. Главное, мы не превратились во врагов, что уже хорошо.

«Я буду бить студентов!»

– У вас был ещё опыт театрального педагога…

– Я преподавал два года, и за это время мы сделали много хороших работ со студентами. Интересный опыт был. Собственно, наш разговор с Кириллом Серебренниковым начался с вопроса, не хочу ли я немного попреподавать. Я ответил, что не умею, что буду студентов бить, наверное (смеётся). Учителем для них быть не смогу, разве что только старшим товарищем, делящимся своим опытом. Кирилл ответил: «Отлично, это и нужно!»

– В итоге не били?

– Нет, конечно! Я втянулся в эту историю, и непонятно, кто кого больше учил. Получился скорее очень продуктивный энергообмен для них и для меня. Я с теплотой вспоминаю то время.

– Не хотите вернуться на педагогическую стезю?

– Пока нет. Может быть, когда стану чуть постарше. Нужно ещё столько своих дел переделать. И опыта набраться. Людей воспитывать – значит брать на себя огромную ответственность. Это тяжкий труд, и халявить нельзя.

– Ваши родители Николай Лавров и Наталья Боровкова – заслуженные артисты, мама продолжает играть в театре. Наверное, вопрос, почему выбрали актёрскую профессию, вам задавать излишне?

– Да уж... Я вырос в гримёрках Ленинградского ТЮЗа и Малого драматического театра. Когда видишь, как главные твои люди, родители, живут актёрством, то не можешь тоже не пропитаться искусством. Это вполне органическое состояние, как мне кажется. И я рад, что моя старшая дочь Глафира пошла по моим стопам и выходит в Большом драматическом театре на сцену. Младшие ходят в театральную студию, но больше пока для общего развития. 

– Подросткам все же свойственно бунтовать. Не было у вас протеста против родительской профессии?

– Да, было, конечно, на определённом этапе бунтарство, что я не такой, но оно очень быстро прошло.

– И чем бы занялись, если бы не пошли в актёрство?

– Подумывал о журналистике или медицине. 

– С журналистикой ещё понятно, тоже творческая профессия. Но медицина?

– А что? Я считаю: медицина – одна из самых благородных профессий. А благородство мне не чуждо!