Александр Зацепин: Я могу уехать хоть завтра, но вопрос, надо ли

Ему 96 лет, и он в прекрасной не только физической, но и творческой форме. Композитор, чьи хиты вошли в комедии Леонида Гайдая и репертуар Аллы Пугачёвой, сейчас живёт в Москве, один в квартире с роялем и синтезатором, и сочиняет по заказу. «Собеседник» побывал у него в гостях и узнал секреты личного и профессионального долголетия.

– Александр Сергеевич, где находится колодец, в котором вы черпаете вдохновение?

– В том месте, куда не попадёшь. Идеи приходят иногда ночью, но чаще утром, сразу, как проснёшься. Ночью кажется, что придумал что-то гениальное, а сыграешь утром – и окажется полная ерунда. А вот часов в 7 утра что-то такое получается, и я скорее вскакиваю, бегу за нотной бумагой и записываю. Потом тоже проиграешь, и может быть что-то хорошее, а может и среднее. Любое творчество – это труд. Иногда все приходит сразу от начала до конца, и не требуется никакой корректуры. А иногда что-то не получается, приходится много оттачивать, чтобы довести до блеска.

– Какая доля труда, а какая вдохновения, дара небес?

– Всё по-разному: порой 100% вдохновения, а порой 100% труда.

– Для кого вы творите сейчас? Кто ваши заказчики?

– Недавно в театре Нонны Гришаевой (Московский областной государственный театр юного зрителя, художественным руководителем которого является актриса – Ред.) была премьера мюзикла «Иван Царевич и Серый Волк». Я посмотрел мультфильм, и мне понравилась идея сказки, которая происходит сейчас. Её герои, например, царь и Иванушка разговаривают по телефону. Я пошёл к продюсеру этого мультика и попросил разрешения использовать сценарий. Нам дали права, и мы сделали этот спектакль с Сергеем Плотовым, который написал для него стихи. Полтора года назад была репетиция.

Царевич хотел быть пожарным, пел про это песню – и, действительно, случился пожар, и всё сгорело. Труппа осталась без театра, снимали залы, Нонна была в панике, говорила, что премьера не состоится. Но премьера все-таки состоялась в декабре прошлого года, всё прошло очень успешно.

А теперь мы для них делаем новый спектакль под названием «Тайна третьей планеты». Этот спектакль у меня уже идёт в Санкт-Петербурге в театре «Карамболь», но здесь будет немножко другая редакция, над которой мы сейчас трудимся. На следующей неделе буду встречаться с Нонной и её мужем Сашей, режиссёром, который осуществляет постановку. Я не очень доволен либретто, будем искать компромиссное решение, потому что мне нравится это, а им то.

Кроме того, мой менеджер Малик организовал мои авторские вечера-концерты. Он сам собрал небольшой оркестр в 20 человек, солистов, и отобрал не всем известные песни, как, например, из «Бриллиантовой руки», а как бы второго плана – их знают, но не особенно поют. А я что-то комментировал, например, что эту песню пел Ободзинский, как все начиналось, как все записали. О каждой песне можно рассказать что-то интересное.

– Композиторы обычно хорошие музыканты? Можете сбацать так гениально, как Денис Мацуев?

– Был такой композитор Андрей Эшпай, который закончил композиторский и фортепианный факультеты и исполнял концерт для фортепиано с оркестром. Вот, пожалуй, и всё. Хочется услышать со стороны то, что ты делаешь, и получить какое-то удовлетворение от своей работы, а не писать в стол.

– Вы знаете, что все комедии, в которых звучат ваши песни первого эшелона, показывают каждый год по телевидению? Смотрите их под праздники?

– Иногда смотрю, но обычно у меня на это времени нет. Неизвестно, сколько осталось жить, а хочется сделать и это, и это, и это. Что успею, то сделаю, и каждая минута мне дорога для работы. Встаю рано, в 7 утра, час у меня отнимает зарядка со сложными элементами из йоги, душ.

– Дыхательные упражнения делаете?

– Не люблю, но делаю. В прошлом году я переболел коронавирусом в лёгкой форме. В первый день у меня была температура 39 градусов, меня забрали в больницу, но на второй день температура была уже 37,3, а на третий упала до 36,3 и больше не поднималась. Меня ничем не лечили, но проверяли лёгкие, которые оказались задеты примерно на 10%. Доктор показала мне дыхательные упражнения, которые я выполнял два-три месяца. Потом сделали снимок – и всё было чисто.

– Слава Богу! Есть у вас планка дожить до ста лет?

– Мне осталось до этой высоты всего четыре года. Тут уж как получится. Но если умереть, то сразу. Чтобы не болеть, чтобы перед тобой не сидели родственники с их чрезмерной опекой. У моего коллеги Гены Гладкова был инсульт пару лет назад, и до сих пор у него рука не восстановилась, и ходить сам не может – только на коляске, но остаётся оптимистом, шутит. И это правильно. Жизнь одна, и надо ей радоваться, получать удовольствие. А если вспоминать, как раньше было хорошо, а сейчас плохо, то так и вся жизнь пройдёт. Нужно жить сегодняшним днём.

– Тяжело вспоминать великое былое?

– Я особенно и не вспоминаю. Иногда утром просыпаешься и приходит в голову что-то из детства. Когда мне было 3,5 года, у нас была такая квартира, что можно было на коляске из комнаты в комнату ездить. Отец был хирургом и принёс из больницы кушетку для осмотра пациентов – тогда разрешали частную практику. Так я проткнул валик для головы и вставил туда руль. Приходил мастер, заклеивал. А однажды разрезал ножницами подушку и вытряхнул оттуда пух по всей комнате. В три года было очень интересно смотреть, как он летит.

– Мама ругалась?

– Наверное, но я ведь был совсем маленький, хотя уже говорил.

– Позже собирали радиоприборы?

– Конечно, у меня были всякие конструкторы, из которых я собирал подъёмный кран, паровоз, железную дорогу. Со второго класса общеобразовательной школы я уже пошёл в музыкальную, а в классе шестом, когда началась химия, я сделал порох из селитры, древесного угля и серы, склеили с приятелем ракету, начинили её порохом, приделали бикфордов шнур – и она пролетела метров триста.

После химии я переключился на радиотехнику. Время было военное, слушали радио по ночам, и там крутили джаз. Летом я и ещё трое друзей ходили на практику на станцию юных натуралистов, где нас научили, как собирать ламповый радиоприёмник. Там же я закончил курсы трактористов и параллельно курсы механиков.

Потом это все мне пригодилось в армии. Я служил в пехоте, потом меня сделали киномехаником – привозил фильмы, просвещал солдат, крутил им «Серенаду Солнечной долины» с Гленом Миллером. А после фильма были танцы и я играл на аккордеоне. В зале было градусов минус десять, потому что на улице мороз был под тридцать, а окна были выбиты, и в военное время их никто не вставлял. Так что танцевали в шинелях, а играл я в перчатках.

Потом меня перевели в Новосибирский ансамбль песни и пляски, где до меня был мой коллега Кирилл Молчанов. У нас был джаз-оркестр, который после выступления Жданова был почти запрещён – запретили саксофон, рояль, скрипку. Капитан предложил мне или дослуживать год в пехоте, или играть на балалайке. Так я стал осваивать пять струн балалайки. Сначала было больно до крови, но потом приспособился. Дирижёр меня не очень хорошо слышал, и я ухитрялся исполнять что-то вроде румбы на общем фоне. И басист тоже что-то пытался сыграть. В целом всё звучало нормально, а мы получали удовольствие.

Так я отслужил три года, а как только мобилизовался, на следующий день был уже в филармонии, где меня сразу оформили концертмейстером-пианистом и солистом. Я тогда хорошо исполнял сложные технические вещи. Мы поехали по Кузбассу с концертной бригадой, в которую входили вокалисты, балетная и танцевальная пары, иллюзионист. Я им всем аккомпанировал.

Пока я работал в филармонии, брал параллельно уроки фортепиано у профессора Штейна, что-то уже сочинял (первые песенки в пятом классе). Собирал маленький оркестрик из пяти человек, в котором барабанщик играл на пионерском барабане, поскольку другого не было.

Потом я полетел с балетной группой в Алма-Ату, где в это время шли вступительные экзамены в музыкальное училище и в консерваторию. Сначала я подал документы в училище, но мне посоветовали сразу поступать в консерваторию, раз я уже играю такие сложные вещи. Профессор Веселовский, который эвакуировался в Алма-Ату из Питера, посоветовал мне отучиться год на фортепиано, пройти гармонию и полифонию, которых я не знал, а потом поступать к нему на композиторский факультет. Так и получилось.

– Здорово. Спасибо за интересный рассказ. Вернёмся к вашему распорядку. Завтракаете?

– Да, завтрак у меня два кусочка хлеба (батон нарезной), четыре кусочка сыра, варю кофе без сахара в кофемашине и разделяю пшённую кашу на два дня.

– Кофе сердцу не вредит?

– Нет, я много не пью. Давление у меня чуть-чуть повышенное, но я принимаю таблетки, и всё нормально.

– Потом сразу садитесь работать?

– Да, часов в девять. Запускаю компьютер, мы недавно купили очень хороший. И такой же у меня в Европе.

– У вас домик на границе Швейцарии и Франции. Как пандемия и последние геополитические события отразились на ваших перемещениях между странами?

– Меня это, конечно, коснулось. «Аэрофлот» мне прислал письмо, что билет аннулирован и что мне вышлют деньги. Но встала проблема, как же добираться. Зятю тоже надо было в Москву, и мы заказали билеты турецкой авиалинии через Турцию. Летели из Женевы, до которой нам доехать, как до метро «Динамо», а до Парижа – 500 км, да и билетов не было. Париж сейчас совсем другой, чем был 20 лет назад, и люди другие. У французов один-два ребёнка, а у арабов много, так что непонятно, что будет ещё через 20 лет. Рядом с нами раньше был французские ресторан и аптека, а сейчас этого не стало, арабы курят траву, что им разрешили, в аптеке хозяева тоже арабы, появилась арабская закусочная. И так происходит везде.

– Так что вы застряли на Родине?

– Я могу уехать хоть завтра, но вопрос в том, надо ли. Может, вообще не поеду. Время покажет.

– Где вам лучше?

– В России. Я здесь родился и люблю эту страну. Здесь есть люди, с которыми я общаюсь. Зато там семья: дочь, внук с женой, два правнука Александр и Борис, названных в честь меня и зятя. Но у них нет времени со мной общаться, да и у меня тоже. Они с трёх лет в специальной школе-саде. Александр прекрасно говорит по-русски, но целый день в школе он общается на французском, а ещё начал учить английский. К тому же его водят в спортивную секцию, ходит на лыжах и коньках. Так что он очень занят. Ездят в горы, уже получил какой-то разряд.

– Они все там, а здесь у вас кто?

– Только я. Правда, у моей жены есть брат, у которого жена родила дочь. Но самое главное то, что у меня есть работа. Без работы я никто.

– По России собираетесь давать концерты?

– Это организует Малик, но для этого нужно, чтобы музыканты ушли с работы, дать им зарплату и прочее. А у Малика кроме меня еще Гена Гладков, Юра Энтин и Эдуард Артемьев, с которым мы общаемся по телефону.

– Работаете с утра до вечера?

– До обеда. В час обедаю, потом ложусь минут на 15 и расслабляюсь. На всякий случай ставлю таймер, чтобы не заснуть, но иногда отключаюсь.

– Что у вас на обед?

– Я покупаю все готовое в ближайшем супермаркете премиум-класса, так как там хоть и дорого, но реально вкусно. Чаще всего на обед борщ без мяса, а также разрезаю пополам киевскую котлету, выковыриваю все жирное и масло и съедаю за два дня – там вкусное натуральное мясо. В качестве гарнира две отварные картофелины и овощи на гриле плюс свежий огурчик или помидорчик. После обеда пью маленькую чашечку кофе с печенюшкой без сахара. В пять часов снова кофе и съедаю половину ватрушки. В восемь ужинаю – обычно полкотлетки рыбной из судака с овощами и пирожок с капустой или картошкой. Запиваю все натуральным йогуртом.

– А в перерывах работаете?

– Да, езжу на съёмки, что-то отправляю через Интернет.

– Не хотите какой-нибудь день посвятить себе – почитать книги, посмотреть фильмы, куда-то съездить просто погулять и расслабиться?

– На это у меня времени нет. Я и к доктору стараюсь пореже ходить, чтобы время не тратить.

– Так что всё делаете для нас, слушателей?

– Получается так.

– Фильмы новые совсем не смотрите?

– Мне предлагают фильмы для работы, для которых я уже сделал что-то пробное. Но у автора может быть очень хороший рассказ, а сценарий уже похуже. Сценарий нужно будет менять, а автор всегда сопротивляется, хочет оставить. Если делать по книге, то это будет говорильня, которую никто смотреть не будет, надо делать, как в кино, чтобы было действие. Так что пока не знаю – может, будет, может, не будет. У меня есть задумки двух мюзиклов. Один мюзикл я сделал с Серёжей Плотовым, а его никто не ставит. Это «Айвенго», там на одни только костюмы нужны большие деньги.

– Следите за творчеством того же Рыбникова, который недавно поставил мюзикл про Андрея Болконского по «Войне и миру»?

– У него ведь свой театр, с которым он работает и ездит на гастроли. Мы с ним иногда пересекаемся, беседуем о творчестве.

– Чья музыка из коллег вам близка?

– Артемьева. Есть хорошие иностранные композиторы. Например, Нино Рота – композитор номер один. Его мелодии мгновенно разлетались по всему миру, а у нас говорили, что он пишет чересчур сентиментально.

– Почему одна мелодия цепляет, проникает прямо в сердце, а другая нет?

– Да, это так. И боюсь, что гениальные мелодии, в том числе концовки, уже все использованы, причём по многу раз. Свои же не будешь использовать в новом произведении, это получится как у себя самого украсть. Иногда получается сразу, а иногда приходится менять. Вот «Песня про зайцев» у меня сразу получилась.

– У вас музыка просто космическая, у нас только вы и Артемьев так сочиняете.

– Наше поколение выросло на джазе. Когда в 60-е годы пошёл рок, то мне такая музыка казалась по сравнению с джазом очень примитивной. А дочка, которая училась в 9 классе, пришла из школы и сказала, что мальчики говорят, что я пишу музыку для своего поколения. Это меня задело, и я подумал, что раз миллионы слушают и им это нравится, то не нужно сравнивать, а, наоборот, нужно изучить и постараться понять. И я начал слушать всё и пытаться писать в такой манере. Я учился год у молодых музыкантов и обнаружил в этой музыке много интересного мелодически и ритмически. Иностранцев слушал, Элвиса Пресли. Так что, когда Лёня предложил мне фильм, я уже был готов.

– И напоследок хотела спросить. Как вы думаете, Алла Борисовна вернётся в Россию?

– Да, многие уехали, потому что боялись, что у них не будет выступлений. К сожалению, Алла закончила свою карьеру, да и я сам заканчиваюсь, но думаю, что она вернётся.

– А у вас не было желания не возвращаться?

– Нет, у меня здесь работа, пишу мюзиклы, много приятелей, с которыми можно общаться. Когда я жил в Париже, встречался с композитором Фрэнсисом Лейем, написавшем гениальную музыку к фильму «Мужчина и женщина» и который умер четыре года назад. Это был необычайно добрый человек.