Виктор Ерофеев: Россия – это экспериментальный участок

Зона русской сказки

– Виктор, сегодня из ваших книг горячее всего читается «Хороший Сталин». Но это о жизни в XX веке. А что сегодня?

– А сегодня я заканчиваю продолжение «Сталина» – это книга про Царя-пацана и наше обитание в XXI веке. Надеюсь, в России эта книга тоже выйдет. Там есть и про любовь, и про детей, и вообще про мою и нашу жизнь в вечной зоне русской сказки, где актёры меняют костюмы и роли, не меняя при этом содержание.

Идея русской волшебной сказки вообще наиболее выигрышная модель для понимания России, для которой Царь-пацан стал уже талисманом. Там всегда есть две реальности. Одну мы принимаем, а вторая нам кажется совершенно фантастической. Но многие персонажи в нашей сказочной зоне давно научились совмещать обе, чтобы не вылететь из обоймы. Допустим, министр иностранных дел, умный, яркий человек, понимая всё, тут же говорит: «Пацан сказал – пацан сделал». И значит, он свой. Его пресс-секретарь ведёт себя соответственно.

И вот беда: наша сказка, как это ни печально, соответствует нашей природе и многих вдохновляет. Потому что народ хорошо знает закон подворотни: или ты с нами, или ты враг. Поэтому остаётся или аккуратно бежать, чтоб не порезали, или же как-то с ней ладить.

– Это объясняет, откуда такие проценты народной поддержки власти.

– Вокруг себя я вижу, что люди действительно верят всему подряд, не говоря уже о том, что проклятые американцы только и делают, что провоцируют, а Россия вынуждена реагировать.

Даже либералы на самом деле тоже не против сказки. Потому что считают, что человек добр по определению, просто какие-то не те захватили власть и угнетают, обманывают и обирают добрый народ. Но в общем-то либералы с этим своим конструктом пролетают как фанера мимо нашей сказки. И обижаются, когда об этом говоришь. Потому что убеждены, что идея «необходимо освободить народ от деспотии» – просто замечательная. А потом на каждых выборах – честные они или бесчестные – всё равно торжествует идея сказки, и либералы начинают посылать проклятия сначала народу и далее по списку.

Серьёзнее, чем Ренессанс

– И никаких других сюжетных поворотов нет?

– Наша общая русская сказка деформировалась несколько раз. Она может передвинуть акценты и роли, у неё же всегда имеются под рукой и Иван-дурак, и Иван-царевич, и принцесса какая-нибудь. Тогда начнётся очередная оттепель, но только как антракт.

– Какая прекрасная форма иносказания!

– Может быть, это единственное, что у нас тут работает. И наша русская сказка сильнее, чем рацио. Из-за этого теперь мы попадаем в изгои, и это, конечно, ужасно, потому что у нас огромнейшая культура. У нас фантастическая культура! Я сейчас занимаюсь русской литературой XIX века, очищая её от идеологической накипи, и хочу вам сказать: по силе и разнообразию это итальянский Ренессанс.

– Ну да, мы – неблагополучные и несчастные, зато у нас есть великая русская культура

– Дело в том, что культура определяется как великая, когда она делает какие-то открытия в области человеческой природы. Как Ренессанс с его темой гуманизма, так и наша культура избрала себе темой изменение человеческой природы. Не открытие, а изменение, что намного более серьёзно. Толстой, Тургенев или Чернышевский – все исследовали идею исправления человека. И Розанов совершенно правильно в девятнадцатом году сказал, что из всех причин русской революции нет ни одной причины не литературного содержания. Неудовлетворённость реальностью – питательная вещь для культуры.

В итоге мы получили коммунизм. Это значит: всех врагов расстрелять, а из тех, что остались, настрогать строителей коммунизма – сделаем, как Мичурин новые яблоки. Мы опять-таки провалились в сказку. Но это как раз понятно. А загадка вот в чем. Почему так много талантов среди не такого уж большого населения России? Это просто удивительно. Получается, мы – какой-то экспериментальный участок и какие-то метафизические силы хотят проверить, что и как получается.

Пятёрочники были расстреляны

– При этом русские сказки про Ивана-дурака и Емелю сейчас мало кто своим детям читает. Но отчего мы по-прежнему живём в этой сказке?

– Так сказку и не надо читать, если ты в ней живёшь. Мы являемся носителями этой сказки, она не нами создана, но мы её продолжаем. И в наших детях она изначально заложена, поэтому дети, вырастая, неизбежно оказываются «сказочными» людьми.

– Но попытки выйти из сказочного состояния ведь были?

– Были. Я ещё помню этих шестидесятников, которые стояли на корнях той, большой культуры XIX века. Но нужно понять, что мы вечно накладываем на наш мир какие-то инструменты, которые к этому миру не имеют отношения.

Из-за этого провалилась, кстати говоря, наша перестройка. Гайдар с товарищами сказали: давайте сделаем реформу, как в Польше. Но это всё накрылось медным тазом потому, что народ не тот. Ничего не заработало. Мудрые кремлёвские люди стукнули себя в грудь: нет, мы не поляки, но мы и не китайцы. И снова свернули в сказку: я – Иван-дурак, но я лучше всех вас.

– А если бы вы обладали космической способностью махнуться не глядя, обменяли бы наш балет вместе с Достоевским на скучное благополучие Швейцарии?

– А вот тут не надо торопиться. В иных российских сёлах – на Кубани, например – и хорошие дома, и любовь к благополучию. Казаки политически вели себя, конечно, и так и сяк, но в принципе это были очень чёткие люди, которые всегда были образованы в смысле земли, в смысле самоуважения и в грязи не ползали.

Ну а что касается нашей жизни, то я сейчас скажу как марксист. Выход из крепостного права – неудачный ни для помещиков, ни для крестьян – был отличный повод для марксистов требовать землю крестьянам. Дальше революция вместе с Декретом о мире. Дальше были колхозы, войны, мы потеряли огромное количество того народа, который составляет основу нации, – и остались с двоечниками и троечниками. Пятёрочники были расстреляны и уничтожены. Мы сильно осели, понимаете?

– И кажется, очень быстро по историческим меркам.

– Очень. Я это почувствовал ещё в конце шестидесятых годов, когда вдруг мы стали грубыми. В начале шестидесятых девушек на «вы» называли, приглашая в кино. Было тогда и глубочайшее уважение к профессору, к интеллекту и образованию. Теперь пришёл мачизм – в искусстве и в жизни всё стало грубым. Потому что рухнул общий корень нашей жизни, корень, который действительно связан с нематериальными ценностями. А восстановить его очень непросто.

Пацаны против ковбоев

– В начале года была очень неприятная история с проектом о традиционных ценностях. Интеллигенции удалось как-то отбиться. Но будет ли второй раунд?

– Теперь, когда у нас есть покрывающий в общем-то всё закон о фейках, трудно сказать. Другое дело, что Минкультуры выдало неудачный текст проекта – в сущности, халтуру и отписку, – и это Кремлю не понравилось. Но они всё это просто подрифмуют, украсят вишнями и черешнями. И обязательно примут.

Всё будет, как в советское время. Культура будет запретным плодом, она будет изворачиваться, в ней появятся свои конформисты и предатели. Это мы проходили, и ничего из этого в конце концов не получится.

Но мы видим, как в ответ на эти сказочные настроения и ухваты ощетинилась цивилизация. Никогда так Запад не отвечал! Никогда ещё себя так не вёл в отношениях с Россией! Нам как будто сказали: вы заигрались в свою сказку, и мы сейчас с вами тоже поиграем. Теперь в песочнице лихие пацаны против не менее лихих ковбоев.