Андрей Кончаловский: Кино размывает профессию актёра

Показав журналистам в Театре имени Моссовета первый акт «Укрощения строптивой» по Шекспиру, Андрей Кончаловский в компании жены Юлии Высоцкой (а кому же ещё играть строптивую Катарину?), Александра Филиппенко (Баптиста) и худрука Евгения Марчелли проследовал в фойе, где вся честная компания поделилась впечатлениями от работы. Тон задал Филиппенко: «Кончаловский сказал: слово «балаган» – главное!»

– Тогда люди пили эль, а не пивко, – Андрей Сергеевич начал издалека, со времён Шекспира, объясняя, почему у того на фоне трагедий получилась такая лёгкая вещица-комедия. – Эль придаёт лёгкость, и, кстати, его не нужно закусывать. Когда я думаю, что Шекспир писал эту пьесу пьяным, это даёт мне огромную свободу. И я тоже делаю вид, как будто обкурился. Надо не бояться клоунады, не бояться кривляться.

– Вы как-то сказали, что не любите слово «актуальность». Но Шекспир ведь актуален всегда?

– Да, не люблю слово «актуальность». Для актуальности есть публицистика. Есть сайты. А в театр ходят, чтобы погрузиться в детство. Хочу, чтобы зритель был ребёнком. Плакал. Смеялся. А актуальным может быть всё – и Софокл, и «Волк и семеро козлят». Очень рад, что начал шекспировскую трилогию. И рад, что в театре (имени Моссовета. – К.Б.) появился худрук после перерыва. В российском театре сейчас очень сложно: много конфликтов. Это связано с тем, что русский театр остался советским: даже если актёр долго не работает, он всё равно остаётся в театре – это рудименты прошлого. Но репертуарный театр – редчайшее явление, в Европе их 4–5 всего. В Италии, во Франции театр представляет собой печальное зрелище. В Германии ещё что-то есть, а в Италии смотришь в зал и видишь одни седые головы. Две-три не седых, и всё. В наших театрах есть зритель. В Театре Гоголя он свой, в Театре Маяковского свой... В Театре Моссовета тоже есть свой зритель.

– «Укрощение строптивой» – это шпилька Европе? Мы Европу укрощаем?

– Объяснять спектакль не имеет смысла. До спектакля – потому что вы его ещё не видели. После – потому что уже видели. Вы зритель, и вы в любом случае будете правы. Подумали, что скучно – вы правы. Подумали, что интересно – вы правы. Пугать сложнее, чем веселить. Наша задача была – веселить. Мы как Станиславский в 1917–18 годах. На улицах трупы лошадей, а он ставит... Нет, у меня нет никаких аллюзий. Искусство строится на чувстве. Если чувств нет, это публицистика. А по большому счету, знаете, мы занимались ерундой. Просто мы ничего другого делать не умеем. Всё проще: я считаю себя слугой и хочу просто радовать людей.

– Артист может сниматься в кино и не играть в театре?

– В театре артисту мало платят, а он всё равно выходит на сцену. Потому что кино размывает профессию. Поставьте Тома Круза играть Гамлета, через 15 минут поймёте, какой это ужас. Телевидение вообще убивает артиста, кино многое навязывает, а театр – настоящее искусство. Режиссёр – вообще нечто среднее между акушером и психотерапевтом: если говорить, что трудно, то и роженица не родит. Режиссура – занятие авантюристов. Жуликов. Вешать лапшу на уши – профессиональное качество режиссёра. Но надо и уметь любить артиста. Они меня тоже любят, хотя могу дать такого пенделя! Да, я тиран, но гуманный. Я Карабас-Барабас. И всегда стараюсь быть на своих спектаклях. Потому что, если артист знает, что рядом Карабас-Барабас с палкой, он играет лучше.