Спроси у мамы. Что случится, если отменят «врачебную тайну» для беременных школьниц
Социолог Анастасия Новкунская о поручениях вице-премьера Голиковой по контролю абортов
На минувшей неделе вице-премьер Татьяна Голикова выдала Минздраву и Росздравнадзору поручения, связанные с контролем прерывания беременности. Первым делом Голикову заинтересовали правовые нормы, связанные с несовершеннолетними. Она просит от профильных ведомств рассмотреть возможность запрета на проведение абортов несовершеннолетним в возрасте 15—18 лет без согласия родителей или законных представителей.
11 тысяч несовершеннолетних мам в год
Социолог Анастасия Новкунская, специализирующаяся на исследовании медицины и здравоохранения, рассказала «Собеседнику» о положении подростковой беременности в разных регионах России. А также о том, с чем сталкиваются молодые девушки, когда понимают, что забеременели. Первым делом Анастасия напоминает, что разговор о ранней беременности — это отнюдь не всегда разговор об абортах:
— Не все подростковые беременности заканчиваются абортами. Я не нашла более свежей статистики, но на момент 2019 года число несовершеннолетних девушек, родивших ребенка, было больше одиннадцати тысяч. Порядка десяти тысяч выносили первенцев, но для пятидесяти человек это уже был третий ребенок. Для двух девушек — четвертый ребенок. А одна девушка вообще родила пятого ребенка, еще сама будучи несовершеннолетней. Только-только ей исполнилось 18 лет. То есть не надо забывать и о таких ситуациях тоже.
У нас нет какого-то мониторинга системного, как в девяностых и нулевых относились к подростковой беременности, но сейчас мы можем смотреть на статистику: с девяностых снижаются показатели подростковой беременности и рождений. И я не думаю, что это связано только с возрастающей нетерпимостью к этому явлению, а, скорее, с более высоким уровнем доступности контрацепции и информации о контрацепции.
География и демография
Большое значение для условий, в которых девочка-подросток окажется со своей беременностью, влияет географическая точка, к которой она привязана, говорит Анастасия Новкунская. А география эта коррелирует с экономикой и образованием:
— Не всегда несовершеннолетние девушки доходят до врача и в некоторых случаях используют тот же медикаментозный аборт — покупают препараты в аптеке. Дойдет она до врача или нет, будет зависеть от многих факторов. В том числе ряд из этих факторов и повлияли на то, что она, ещё не будучи совершеннолетней, уже стала беременной.
Потому что, по данным ВОЗ, социальными факторами, увеличивающими вероятность подростковой беременности, является малоресурсность. В семьях и странах с более низким уровнем дохода и более низким уровнем образования вероятность наступления ранней беременности чуть выше.
В таких семьях несовершеннолетние обладают большей автономией — раз уж они смогли забеременеть, значит они не везде находятся со своими родителями. Они где-то могли начать сексуальные отношения.
Что важно, в России в разных регионах медицинская помощь подросткам будет в разной степени доступна. Есть регионы, где нет детского гинеколога, а есть регионы вроде Петербурга или Москвы, где есть целые центры медицинской и психологической помощи несовершеннолетним людям. Например, «Ювента» несколько десятилетий в Петербурге занимается медицинской помощью молодым людям, в том числе подросткам, оказавшимся в ситуации беременности.
Также немаловажным Анастасия считает национальный акцент в вопросах раннего деторождении:
— Есть регионы, где, в принципе, немного другие нормы и традиции, и с законодательством РФ они немного расходятся. В ряде республик считаются довольно нормальными ранние браки. А если уж допустимо выходить замуж в 14-16 лет, то, согласно этим нормам, вполне ожидаемо, что до 18 лет вы можете стать мамой.
К гинекологу, как на суд
В России, где для врачей характерно профессиональное выгорание, сфера гинекологии заслужила отдельное место в антирейтинге среди пациенток. Это тоже не играет на руку здравоохранению в случае беременности у школьниц, отмечает социолог:
— Уже оказавшиеся на приеме у врача несовершеннолетние девушки сталкиваются с теми же проблемами, с которыми сталкиваются любые другие пациенты: очереди, неудобное время приема, металлические неодноразовые инструменты, что довольно чувствительно в гинекологической помощи. Возможно, какая-то не сильно приятная коммуникация. Но кроме того подростковая беременность ещё является достаточно стигматизируемым опытом. Если не говорить про те культуры, о которых я раньше упомянула, это не общепринятая норма в России.
Мы можем легко вообразить себе ситуацию, когда приходит молодая девушка несовершеннолетняя, которая хочет оставить себе ребенка. Она, весьма вероятно, может столкнуться с довольно сильным давлением со стороны врачей, отговаривающих ее от сохранения этой беременности: манипуляции, давление, угрозы.
Обратная ситуация, когда девушка приходит сделать аборт. Поскольку сам аборт не является социально одобряемым, то, вероятно, она тоже может столкнуться с какими-то оценочными высказываниями. Вряд ли поддерживающими ее в той непростой ситуации, в которой она оказалась.
От воспроизводства до делопроизводства
При этом Анастасия Новкунская подтверждает, что правовой статус девочек-подростков в вопросах беременности и аборта справедливо вызывает дискуссию. Как с этической, так и с юридической точек зрения.
Тема активно обсуждалась на законодательном уровне еще в 2020 году. Действующий закон позволяет прямое разглашение родителям медицинских сведений о подростке только в наркологии, когда тинейджер в возрасте 15-17 употребляет психотропные вещества. А родители, напомним, отвечают за подростка до момента достижения им 18-летнего возраста:
— Правовой статус человека до 18 лет предполагает, что он не автономен во всех своих решениях. Именно юридически. Возможно, поэтому возникает дискуссия, может ли человек до 18 лет сделать какую-то медицинскую манипуляцию без согласия законных представителей, чаще всего родителей.
При этом право на неразглашение врачебной тайны и сегодня вряд ли имеет силу, когда речь идет о защите истории пациента младше 18 лет, уверена Анастасия:
— Я не нашла документ, который бы каким-то образом формально регулировал анонимность обращения подростка за помощью. Но в одном из своих исследований, когда я общалась с врачами женской консультации, в том числе расспрашивая их об опыте коммуникации с пациентами, мне говорили, что есть неформализованная договоренность между врачами женских консультаций и правоохранителями. Я говорю не про большие города, а про города, где нет выбора, куда идти. У вас есть только один врач.
Договоренность такая: если на приём приходит несовершеннолетняя девушка с диагностированной беременностью, значит, об этих случаях нужно в обязательном порядке сообщить правоохранительным органам.
Это часто может быть вопрос не какой-то правовой нормы. Но даже рядовой обыватель зачастую не слишком юридически подкован, а тем более, когда мы говорим о фактически детях, то довольно сложно представить, что юная пациентка может поставить условие: не разглашайте врачебную тайну, вы нарушаете моё право на частную жизнь, анонимность и так далее. Я думаю, эта проблема анонимности в случае с несовершеннолетними пациентами и сейчас стоит довольно остро.
Если врач сообщает в правоохранительные органы, то начинается вторжение в семейную жизнь: органы опеки приходят в школу и к родителям. Ребенок, если полагает, что такой сценарий возможен, вероятнее, не пойдет к врачу, опасаясь вот этой деанонимизации своей ситуации.
Если это будет формализованной процедурой, когда условно обязательно нужно будет сообщать в какие-то правоохранительные органы или в органы соцопеки о беременности несовершеннолетней, я думаю, это в первую очередь приведет к тому, что молодые девушки до 18 лет с меньшей вероятностью во время беременности придут к врачу.
Еще одна правовая коллизия связана с тем, что предшествовало наступлению беременности — с сексом. Секс у несовершеннолетней может быть с совершеннолетним человеком, и это будет уже предметом уголовной ответственности для её партнера. И врач не может оставить эту ситуацию без реагирования. То есть не сообщить об этом ни в органы опеки, ни в полицию.
Аборты загоняют под купол, но норма меняется
Анастасия Новкунская отмечает и усиление влияния православной церкви на общественные процессы в стране:
— Происходит такая десекуляризация, и не только в государственной риторике. Мы не можем, конечно, достоверно это проверить, я не нашла таких данных. Но я думаю, что нетерпимость не столько к ранней беременности, сколько к абортам и к добрачному, внебрачному, раннему сексу несовершеннолетних, связана с этим.
И это довольно лицемерная публичная дискуссия: мы обсуждаем подростковую беременность, подразумевая, что она заканчивается абортами. Но при этом мы редко слышим обсуждение проблемы того, что в каких-то регионах у нас приемлемы ранние браки, ранее материнство.
Параллельно с этим меняется и отношение к юношеской половой неприкосновенности. В том числе и в России достаточно скандалов, связанных с сексуализированным насилием в отношении подростков со стороны взрослых. Здесь Анастасия ссылается на подкаст с историей о Летней экологической школе, воспитанники которой, выйдя из подросткового возраста, консолидировались, и рассказали об излишне «тактильных» педагогах:
— И там уже не про Кавказ или бедные регионы, а вполне себе про центральный округ. Про детей из семей с хорошим образованием и про то, что даже в этой среде еще каких-то десять лет назад было нормой такое сексуализированное отношение к несовершеннолетним детям.
В одном из эпизодов журналистка разговаривает с преподавателем летней школы и там мы видим некоторую поломку его собственной оценки того, что было: когда он десять лет назад позволял себе спать со своей ученицей в одном спальнике и не понимал, что это может быть какой-то проблемой, но сейчас во время интервью понимает, что норма изменилась. Каких-то объективных данных этой смены социальной нормы у нас пока нет, но вот такие свидетельства есть.
