Сергей Степашин: Судьба России зависит от спецоперации

С бывшим председателем Правительства России, первым директором ФСБ, экс-главой Счётной палаты мы встретились в его кабинете в Императорском православном палестинском обществе – это лишь одна из нескольких десятков организаций, которые он сейчас возглавляет или в деятельности которых принимает самое активное участие. Сергей Вадимович по-военному чётко показал мне, за какой стол и на какой стул сесть. А сам положил перед собой какую-то распечатку.

Присмотрелась – да это же мои вопросы, присланные заранее. И все исписаны пометками – готовился! Так со мной беседовали, кажется, впервые, и это располагало. Даже неудобно стало спрашивать что-то не по списку. Но я все же спросила, и на каждый заранее не оговорённый вопрос Степашин отвечал так же чётко и не задумываясь ни на секунду.

Даты

1952 – родился 2 марта в городе Порт-Артур (тогда СССР, ныне Китай)

1995 – стал первым директором ФСБ

1997 – стал министром юстиции

1999 – возглавил Правительство РФ

2000 – стал председателем Счетной палаты

2022 – стал полным кавалером ордена «За заслуги перед Отечеством»

– Сергей Вадимович, у вас головокружительная карьера! Наверняка многое в характере и мировоззрении, что помогло вам достичь таких высот, сформировали в вас и родители. Расскажите, пожалуйста, о них – об отце Вадиме Дмитриевиче и о матери Людмиле Сергеевне.

– У меня замечательные родители, замечательные бабушки и дедушки, как и все их поколение. Отец обучался в военно-морском училище в Выборге, где познакомился с моей мамой, ленинградкой-петербурженкой, которая работала в то время медсестрой. Они поженились и уехали на службу на военно-морскую базу Порт-Артур, где я народился. Отец ушёл из жизни в 2016-м – ему было 88 лет. Маме скоро будет 95. Она пережила блокаду Ленинграда, живёт сейчас там, в Сестрорецке, и дай Бог ей здоровья.

Мама не очень любила рассказывать про блокаду, но какими-то деталями делилась. В самый тяжёлый период, в январе 1942-го, когда объявляли воздушную тревогу, они уже в бомбоубежище не ходили, как и большинство ленинградцев. Решили: как будет – так будет.

Самым страшным испытанием, конечно, стал голод. У нас в квартире стояли кожаный диван и кресло – кожу срезали, сварили и съели. Она также вспоминала, как делили 120 г условного хлеба, как бабушка продала за него доставшийся ей по наследству ещё от её бабушки очень красивый крест с бриллиантами. Так крест спас им жизнь. А миллион человек сморили именно голодом. Такого никогда не было ни в одной стране мира.

И ещё одно воспоминание мамы – из 1944 года, когда уже сняли блокаду и на площади Декабристов (ныне Сенатская. – Прим. авт.) разместили условный лагерь для пленных немцев. И люди, которые только-только начали нормально есть, приходили вечером и подбрасывали военнопленным хлеб. Вот этот её рассказ я никогда не забуду. Я об этом говорил во время встречи немецкому канцлеру Гельмуту Колю, и это и его потрясло.

Во время блокады в актовом зале школы, куда ходила мама, разместили госпиталь для наших раненых бойцов. Мама с подругами ухаживала за ними, и эти девочки в свои 14 лет тушили «зажигалки». Поэтому мама сначала в 15 лет получила медаль «За оборону Ленинграда» – и эта награда была по делу, а уже потом паспорт.

– Наверное, у вас в семье, как и у нас, как и во многих наших семьях, продукты никогда не выбрасывали и не выбрасывают?

– Конечно, меня к этому приучила бабушка. Для ленинградцев это табу – выбрасывать хлеб или вообще какую-либо еду.

– Во многих местах нынешнего Санкт-Петербурга можно встретить надпись, которую решили сохранить в напоминание: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Есть ли такая на вашей улице?

– На нашей улице нет, но мы жили на Пяти углах – это неофициальное название перекрёстка, про которое даже у Высоцкого в песне есть. Самый центр города. Загородный проспект, дом 21, квартира 75. Она раньше принадлежала дворянке Софье Букис-Буковской, мужа которой зверски убили в 1917 году в Кронштадте. Саму хозяйку сослали, но перед войной вернули в её же квартиру, которая стала коммунальной, в одну из комнат. Это была удивительная женщина, которая рассказывала про историю страны – революцию, Гражданскую войну – со своей точки зрения. Так что, когда я пошёл в школу, мог сравнивать её версию с тем, что нам преподавали. Пригодилось в жизни.

– Что в вас заложили именно родители?

– Отец был офицером – от него строгость, умение держать слово, внутренняя дисциплина. Я никогда в жизни никуда не опоздал и не опаздываю. Если говорю, то делаю, если не могу делать, то не говорю. Считаю, что морские офицеры – это каста страны. А мама – ленинградка, от неё любовь к искусству. Бабушка – театрал, дедушка заведовал костюмерными мастерскими в Мариинском, так что я ходил на все спектакли и туда, и в другие театры. Человек формируется в семье, а в школе идёт огранка.

«Я спас ФСБ…»

– Подождите, вы ни разу за жизнь никуда не опоздали? Но ведь так не бывает!

– Ни разу, и не люблю, когда опаздывают. Я лично знал ещё одного человека, который тоже ни на секунду не опаздывал (и тоже не любил, когда это делали другие), – Борис Николаевич Ельцин.

– Но бывают же внезапные и непредвиденные обстоятельства, все предусмотреть и рассчитать невозможно…

– В таком случае я звонил и предупреждал, но это уже не опоздание – тебя не ждут, и ты в приёмной никого не томишь.

– А вот Владимир Владимирович Путин, портрет которого висит у вас в кабинете (кстати, редкий у вас выбор: обычно вешают над столом фото с собой любимым, а тут он запечатлён с ныне покойным патриархом Московским и всея Руси Алексием Вторым), известен тем, что опаздывает часто.

– Черта характера. Это не нарочно, и зато у него потрясающая работоспособность. Когда я возглавлял Счётную палату, у нас с ним была встреча в полвторого ночи. Я как раз вернулся из Белоруссии, и там была интересная тема про Лукашенко. Путин мне позвонил и спросил: «Сергей, ты что делаешь?» Я ответил, что на даче и спать ложусь, а он попросил меня подъехать. Ну что делать, подъехал… 

– А то, что это ночь, ничего страшного? Вы не из тех, кто считает, что работать можно только в рабочие часы?

– Если с тобой говорит глава государства и есть форс-мажор, это нормально. У каждого свой ритм. Я люблю вставать пораньше, а президент любит работать допоздна – такой у него рабочий график. Не хочу сравнивать его со Сталиным, но он работает без выходных, о чем я знаю не понаслышке.

– Председатель Счётной палаты – это лишь одна из глав вашей насыщенной биографии. Вы в разные годы занимали так много самых высоких и при этом довольно разных должностей. Вы сами можете с ходу сказать, кем служили в какие точно годы? Все ли помните?

– Я помню даже, когда в школу пошёл, что уж тут говорить о работе. Помню, когда я стал курсантом, лейтенантом, офицером, а потом преподавателем. А большие должности пошли сразу после 1991 года.

Это было революционное время, поскольку сменился строй, сменилась страна, распался Советский Союз. В такое время обычно идёт ротация кадров, пробивается молодёжь, а мне тогда исполнилось уже 37 лет. Если бы ситуация была стабильной, я был бы уже завкафедрой, доцентом, получил звание полковника, готовил докторскую диссертацию, может быть, стал бы начальником училища. Но случилось так: председатель Комитета Верховного Совета РСФСР (затем – Российской Федерации) по вопросам обороны и безопасности – глава государственной комиссии по расследованию деятельности КГБ и ГКЧП – заместитель генерального директора Агентства федеральной безопасности РСФСР (начальник управления АФБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области) – первый заместитель министра безопасности РФ – директор Федеральной службы контрразведки (ФСК) – директор Федеральной службы безопасности (ФСБ) – начальник административного департамента Аппарата Правительства РФ (курировал силовые структуры) – министр юстиции.

Кстати, министром юстиции я стал с подачи Владимира Владимировича, с которым познакомился в Питере и с которым в Москве работал рука об руку. Помню, когда тогдашний министр юстиции Валентин Ковалёв угодил в «банный скандал», Путин подъехал ко мне в Белый дом и спросил, что я думаю насчет того, чтобы занять эту должность. Я ответил, что предложение очень интересное, тем более что я доктор юридический наук. Но уточнил: «А как же Виктор Степанович?». И Путин ответил, что Виктор Степанович мне сам завтра скажет. Так и получилось.

Потом я стал министром внутренних дел, председателем Правительства РФ, председателем Счётной палаты – в этой должности я проработал почти тринадцать с половиной лет. А сейчас у меня стабильная общественная работа. И слава богу. При деле, как говорится.

Исторический кадр: Борис Ельцин поздравляет Владимира Путина (крайний слева) с назначением на пост премьера (пусть пока с приставкой и. о., но уже фактически преемника) вместо Сергея Степашина (крайний справа). В центре – глава администрации Кремля Александр Волошин

– Как хорошо, что в этой рубрике нет для героя подрубрики «Досье». Ваше заняло бы половину объёма материала!

– Ну вот, видите, а я вам так быстро все перечислил.

– Работой на каком из своих постов больше всего гордитесь? Где, напротив, немного «недотянули»? Есть ли среди ваших бывших должностей какая-то, на которую вы бы сегодня вернулись, не раздумывая?

– Парламентская работа была очень интересной. Я имею в виду Верховный совет. Мы сами законы писали. Нашим комитетом за три года моей работы там была подготовлена вся законодательная база по обороне и безопасности – на всякий случай. Что касается спецслужб, то это другая история – только в мою бытность нас несколько раз переименовывали, и главное, что мне удалось сделать, это, не побоюсь этого слова, спасти нынешнюю Федеральную службу безопасности. Объясню, почему.

Первый раз это произошло в декабре 1991 года, когда Ельцин издал указ «Об образовании Министерства безопасности и внутренних дел РСФСР». Об этом мало кто знает. Было создано МБВД, четыре буквы – как НКВД. Я в то время возглавлял питерское управление КГБ и комитет Верховного совета, что меня и спасло.

Прямо там в Питере я собрал весь личный состав, заявил, что это не конституционно, поехал в Москву и вместе с тремя комитетами обратился в Конституционный суд. Нас поддержал его председатель, судья Валерий Зорькин, – и Борис Николаевич в январе 1992-го отменил свой указ! Можете себе представить – президент отменил свой указ! Более того, меня даже не сняли с работы.

Второй случай был, когда готовилась ликвидация – теперь уже Федеральной службы безопасности. Кстати, закон о ФСБ представил в Государственную думу я. Трудно представить, что нынешний директор ФСБ может пойти и представить закон в Госдуму. А я пошёл, и закон о ФСБ был принят.

После Будённовска, когда случилась трагедия и погибли люди, а бандиты ушли, я подал в отставку на закрытом заседании Совбеза, так как знал, что готовится ещё одна реформа спецслужб. Я прямо сказал Борису Николаевичу, что реформы спецслужб привели к тому, что нам нечем было воевать с террористами. Ельцин тогда поскрипел, а потом согласился со мной. Для меня работа в ФСБ была самой тяжёлой, но, я считаю, результат был достигнут.

Минюст – это было счастье. Нам никто не мешал. Мы вернули системы исполнения наказаний, судебных приставов, регистрацию недвижимости. Это была интереснейшая работа. А в МВД я попал, как в свою родную стихию. Все-таки я из внутренних войск вышел. Там я работал наиболее эффективно. Ельцин мне давал практически полные полномочия – например, я мог сам назначать начальников УВД. И у меня были очень сильные заместители. Несмотря на серьёзную ситуацию на Кавказе, мы начали серьёзно бороться с коррупцией, кое-что не допустили по приватизации. Борис Абрамович Березовский хотел тогда приватизировать ОРТ. У меня даже записка об этом сохранилась.

Что касается должности премьер-министра, то за три месяца многое не удалось сделать. Но кое-что удалось: решили вопросы долгов, спасли «КАМАЗ», стали полноценным членом «Большой восьмёрки» – сейчас это, правда, история давно забытых дней. А также создали Военно-промышленную комиссию – сегодня роль её чрезвычайно возросла, и возглавляет её Верховный главнокомандующий. На посту премьера я горжусь тем, что сменил Примакова, моего друга и выдающегося политика, и страна не рухнула, несмотря на ожидания некоторых. А меня сменил Путин, который уже более 20 лет руководит государством. Так что скажите «спасибо» Степашину, да? (Смеётся.)

«Путину сейчас уходить нельзя»

– Спасибо Степашину! (Тоже смеюсь.) Вы говорите – и глаз горит, и голос такой воодушевлённый. Может, и сегодня могли бы пойти… как минимум в премьер-министры?

– Нет, в одну реку дважды не войдёшь. Как говорил генерал Де Голль, большой политик должен уходить вовремя, как и балерина. Мне ведь уже 70 лет. Сейчас политики типа Эмманюэля Макрона – временщики. Вот кого, кроме Наполеона и генерала Де Голля, помнят французы?

– Николя Саркози?

– Ну, это мы помним. И, наверное, ещё Франсуа Миттерана– это была личность. Как в Германии были великими Конрад Аденауэр и Гельмут Коль. Был бы сейчас жив Коль – не было бы Украины. Точно знаю – три раза с этим выдающимся человеком встречался.

Почитайте, что писал Коль о Меркель в своих мемуарах: он отзывается о ней исключительно как о подлой, нечистоплотной женщине. Коль её вырастил, а Меркель его чуть ли не в тюрьму хотела посадить. И нашего Владимира Владимировича, который ей доверял, Ангела обманула.

К чему все это говорю: нужно уходить вовремя, а я при деле, слава богу, и у меня масса дел и общественных нагрузок (вы сами их считали и удивлялись), я, помимо всего прочего, ещё и член советов директоров ряда компаний. Я сам планирую свой день – поэтому у меня все получается, я не болтаюсь в бессмысленных, никому не нужных совещаниях по 6–7 часов в день, и я свободный человек. В 17 лет я принял воинскую присягу и 41 год был в строю. Сегодня я ни от кого не завишу и никому ничем не обязан в этой жизни – кроме родных и близких. Это настоящее счастье – я не шучу. Можно было бы потолкаться, прошу прощения, в Госдуме… Сергей Собянин предлагал мне стать сенатором, когда я уходил из Счётной палаты, но мне это не интересно. Да и зачем?

– Насчёт ухода вовремя и в 70 лет. Владимир Владимирович в этом же возрасте не только не ушёл, но и не собирается уходить, похоже, до конца дней своих.

– До спецоперации я думал, что, возможно, ему нужно готовить преемника (наверняка он тоже думал об этом), но в нынешней ситуации я ни в коем случае не советовал бы ему уходить. Сейчас – говорю это совершенно искренне и честно – это никак нельзя, иначе повторится история, как с Югославией. Запад сегодня рассчитывает на это. Украина тут ни при чем. Мы не с Украиной ведём спецоперацию. Если Путин не ушёл спустя восемь лет на посту, то и сейчас уходить нельзя. Говорю это не потому, что я хочу ему подыграть. Когда Путин пришёл к власти, его мало кто знал. Меня знали больше. А сейчас, на переломе, будет как с Николаем Вторым (я ведь историю преподавал), которого предали и арестовали не большевики, а свои же. Его не революция Февральская смела – в нашем любимом Петрограде арестовали, когда пропала в булочных белая булка (не чёрный хлеб) и это спровоцировало бунты.

– Для большинства наших граждан вы персонаж из учебника, биографию которого конспектируют и сдают на экзаменах. Я так делала и в школе, и на журфаке МГУ. А теперь вот вы сами передо мной сидите и лекции по истории читаете. Чудеса…

– Я ещё сам принимаю экзамены в Российской академии государственной службы! Вы интересовались, на какую из моих многочисленных высоких должностей я хотел бы вернуться, если представилась бы возможность. Вернулся бы к преподаванию. Это моё. Я умею и люблю работать с аудиторией, память сохранилась, есть, о чем рассказать.

– И что бы вы рассказали о спецоперации? Как решили для себя, что её надо поддерживать?

– Это надо было делать ещё в 2014 году. Я эту историю знаю очень хорошо, потому что в 2013-м чуть не оказался послом на Украине. Тогда я отказал президенту, сказав, что поддерживать Януковича – стратегическая ошибка. Он слишком слаб, и он коррупционер. И нас по сути дела предали, хотя была достигнута договорённость о проведении досрочных выборов. На следующий же день случился кровавый переворот – и Януковича свергли. Вот зачем они это сделали?! А провели бы выборы в мае, победил бы тот же Пётр Порошенко, был бы диалог.

Я недавно был в Мариуполе (он в июне стал побратимом Санкт-Петербурга) – его глава Константин Иващенко, бывший директор завода «Азовмаш», симпатичный человек, показал мне на машине весь город. Я не увидел там озлобленности и растерянности в отличие от военного Грозного. Иващенко рассказывал: «Вы к нам зашли в 2014-м, мы вас встречали с красными советскими флагами. Бандеровцы (он их так же, как и мы, называет) убежали, западенцы эти». Ни один дом не был разрушен, ни один человек, ни одна собака не пострадали.

Почему же мы ушли? Не стали добивать нацбатов, потому что Меркель обратилась к нашему президенту с просьбой выйти на соглашение. Говорила: так и так, всё-таки Россия и Украина. И появилось Минское соглашение, которое 8 лет никто не выполнял и выполнять не собирался, по недавнему признанию той же Меркель. Врали нам и врали. И что мне после этого – не поддерживать спецоперацию?

Бандеровцы лупили все эти 8 лет по Донецку и Луганску вместо того, чтобы предоставить им автономию – и ничего такого особенно в этом бы не было. Всё было бы согласно соглашениям! И дальше жили бы себе и работали непосредственно в Украине. Ну что им мешало это сделать? Чего они боялись?

Мы и то на более рискованные меры пошли с Чечнёй, дав ей такую свободу, и финансовую, и экономическую, и военную. Если бы Дудаев, с которым я лично общался, знал, что Чечня сегодня будет жить так, он бы давно присягнул Борису Николаевичу. Кадыров-старший проявил себя намного мудрее. Бывали ведь в Грозном? Какой город красавец! Все эти небоскрёбы, ох! Но вот украинцы… Оказались совершенно несамостоятельными людьми. Зеленский – вообще заложник Запада. Они реально так достали, что мы пошли на жёсткие меры. Вот, собственно, и все.

Другое дело, мы не рассчитали, что нас так встретят, не рассчитывали, что города, тот же Мариуполь, будут так укреплены. Они, действительно, подготовили свою «линию Маннергейма», поэтому сейчас ведётся уже совершенно другая спецоперация, что объясняет назначение командующим Объединённой группировкой войск (сил) в зоне проведения СВО начальника Генерального штаба генерала Герасимова вместо Суровикина.

Назначение Герасимова правильное, и я думаю, что это решение Путина. Это, как человек военный говорю, будет уже другой уровень ведения спецоперации. Это повысит её статус. Западные страны и организации оказали Украине помощь, сравнимую с оборонным бюджетом России. Такого не было никогда – ни с Вьетнамом, ни с Сирией, ни с Кореей. Понятно, почему они бьют – никогда столько денег не вкладывали. Нравится кому-то Путин или нет, нравится кому-то спецоперация или нет, но сейчас решается судьба страны – России. Будет она как таковая или нет – или она повторит судьбу Югославии, вопросом которой я занимался, будучи премьер-министром, и трижды встречался с Клинтоном только по этому поводу. По одному из разговоров с ним понял, что у американцев вообще плохо с историей.

– Судьба страны, России, зависит от спецоперации?

– В определённой степени – да. Дело не в СВО и не в Украине самой, а в том, дожмут ли, доломают ли они нас. Поэтому сейчас обязательно надо спецоперацию довести до логического конца.

– И каким он, по-вашему, должен быть, этот логический конец?

– Освобождение Донецкой и Луганской Народных Республик и других двух территорий, которые признаны частью России – Херсонской и Запорожской областей. А также прекращение боевых действий. Всё.

– А не вхождение всей Украины в состав РФ?

– Упаси Господи, нет! Зачем, ну зачем, ну что вы? Это ни к чему. По областям объясню отдельно: Херсон – это дорога в Крым, Запорожье – это АЭС. И строили их Советский Союз, а не западенцы. Поэтому тут все понятно. О будущем остальной Украины пусть думают украинцы. Чем Косово лучше всех остальных, прошу прощения за вопрос?

– Братских отношений России с Украиной больше не будет?

– Да, много говорят, что не забудут, не простят, погибли люди. Но вспомните, сколько бед принесла нам Германия. В 1942-м опубликовали стихотворение Константина Симонова «Убей его!», где он призывал убивать немцев. Спустя лет 20 автор сам везде изменил в оригинальном тексте «немцы» на «фашисты». И говорили тогда только, что мы воевали с фашистами, а не с немцами.

У нас с немцами после окончания Великой Отечественной войны выстроились прекрасные отношения – и с ГДР, и с ФРГ. Был бы жив Гельмут Коль, была бы совсем другая история. Но история не имеет сослагательного наклонения. Этот же нынешний немецкий канцлер не может даже танки сам поставить. Как его, все фамилию забываю…

– Шольц.

– Да, мистер Шольц. Герром его не назовёшь. Опять же, в 1990 году ГДР вошла в состав ФРГ без всякого референдума. Почему в ООН не озаботились тем, что пропало целое государство? Почему никто этим не озаботился? А тут спецоперация – и все возбудились. Я в 1991-м предлагал тогдашнему министру обороны Язову оставить хотя бы одну нашу бригаду, пока с немецкой земли не уйдёт последний американский солдат. А мы просто их всех вывели – и никто нам даже «спасибо» не сказал. Мне сейчас проще, потому что я эти вещи говорил всегда. Так что не немцам нас учить жизни.

– Вы могли бы сейчас предложить свой опыт для ведения спецоперации?

– Спросят – скажу, а так чего лезть? Но кое с кем я беседую.

– Вы ведь и помощь Донбассу оказываете, какую?

– Всякую, и по линии Императорского православного палестинского общества (ИППО) – поставляем лекарства, продовольствие, предметы первой необходимости, книги. Уже отправили несколько десятков грузов и будем отправлять дальше, потому что это наши люди.

«У нас с женой все просто»

– Мы с вами беседуем в здании ИППО. Расскажите о нём.

– Обществу 140 лет. Раньше его главной задачей была организация паломничества простых людей на Святую землю. Этим занимались Александр Третий, великий князь Сергей Александрович, великая княгиня Елизавета Фёдоровна… В наши дни мы тоже занимаемся паломничеством, а ещё возвращаем потерянную собственность, которую в своё время разбазарил Хрущёв.

Мы также изучаем Ближний Восток, его историю – это безграничная тема. Мы первыми оказали помощь Сирии – восстанавливаем там православные храмы и создаем центр православия. У нас более трех десятков отделений в разных странах. И мы и с Европой, в отличие от многих организаций, сейчас работаем. Это такая народная дипломатия, или мягкая сила. Занимаемся также защитой таких традиционных ценностей, как любовь и семья.

– Расскажите о своей семье.

– У нас с женой все просто. В следующем году мы с Тамарой Владимировной отметим 50 лет в браке – золотую свадьбу. Сын Владимир уже взрослый. Внучке Ане 13 лет, замечательная девочка. Семья небольшая, но хорошая.

– В чем секрет вашей долгой и счастливой жизни?

– Выбор был сделан правильный с обеих сторон. Самое сложное в первые 15 – 20 лет, а потом уже никуда не денешься.

– Поддерживаете огонь чувств?

– Конечно, даже спорим иногда. Всё нормально у нас. Мои родители дожили до железной свадьбы – 65 лет! Семьи у нас у обоих с супругой православные, хоты сейчас это не модно. Отец жены был Героем Советского Союза. Звезду Героя получил за форсирование Днепра. Призывался из Горловки.

– Вы в настоящее время также председатель попечительского совета публично-правовой компании «Фонд развития территорий». Занимаетесь проблемами ЖКХ. Что конкретно уже сделали и какие планы на год?

– Переселили полтора миллион граждан из аварийного жилья! Так много из аварийки ни в одной стране мира не переселяли! В 2023-м досрочно выполним президентскую программу – это ещё 500 тысяч человек. Кроме того, у нас появилась совершенно новая задача – восстановление разрушенных территорий новых субъектов Российской Федерации. И, как всегда, модернизация ЖКХ – трубы и прочее. Работаем эффективно. Это и оценка президента.

– Как бывший глава Счётной палаты как вы оцениваете уровень коррупции на сегодня в России?

– Верховую коррупцию мы всем миром прижали. Тут работают спецслужбы и законы, позволяющие добиться успеха. Смотрите, сколько было посадок. Уже побаиваются. Да и с деньгами сейчас бежать некуда, и особенно их не отмоешь.

Меня больше волнует не коррупция, а неэффективность использования бюджетных средств и инертная работа некоторых чиновников. Посмотрите, как президент воспитывал, отчитывая, зампреда Правительства Дениса Мантурова, так как самолёты никак не строятся. Нашему финансово-экономическому блоку пора понять, что мы не должны жить по лекалам Международного валютного фонда. Вложение средств в наше производство никак не влияет на инфляцию.

Я им об этом тысячу раз говорил! А они потеряли сотни миллиардов долларов в замороженных на Западе активах! Наконец, бюрократия. Или, как говорил Ленин, комчванство мелких чиновников. При необходимости я могу до президента и премьер-министра спокойно дозвониться, а до некоторых чиновников – нет.

– У вас самого не возникало соблазнов, когда были во власти?

– Нет, ни разу. Люди обычно чувствуют, к кому можно подойти, а к кому нет. Ко мне не подходили. Хотя нет, была одна история, когда я только возглавил ФСК. Один приближенный Ельцина предложил поучаствовать в каких-то проектах, на что я ответил: мне такое не нужно. Один раз откажешь – и все знают, что к этому подходить не надо. Такой внутренний телефон. Поэтому я чувствую себя спокойно и днём, и ночью.

– Вы сегодня ещё и президент Российского книжного союза. Одна из его задач – пропаганда чтения. Что конкретно и насколько успешно для этого делается?

– Слово «пропаганда» мне не нравится! (смеётся.) У нас все не так уж плохо. Дети до 12 лет у нас лучшие в мире по чтению. Изменился подход в семьях: если 15 – 20 лет назад только 5% детей узнавали о книгах от своих родителей и родственников, то теперь – 50%. У нас прекрасно изданные книги, в том числе и иноагентов.

– Их нужно упаковывать в непрозрачную плёнку?

– Это не моя инициатива. Лично я считаю, не нужно. В книгоиздательстве сегодня другие две серьёзные проблемы. Первая: мы очень многое печатали на импортном оборудовании и на бумаге с использованием импортных красителей. Надо переходить на все своё. Вторая: с падением доходов красиво изданные книги стали не всем по карману. Лично я могу позволить себе покупать – у меня целый шкаф даже на работе. А ведь у нас прекрасные книжные ярмарки, замечательные отечественные писатели. Вы меня просили составить список моих рекомендаций, и вот я на целый листок от руки написал. Это Захар Прилепин, Юрий Поляков, Алексей Варламов, Дмитрий Данилов, Алексей Иванов, Евгений Водолазкин, Сергей Шаргунов, Павел Басинский, Гузель Яхина, Людмила Улицкая, Борис Акунин и ваше «золотое перо» Дмитрий Быков*.

– Ого, последний – неожиданно. Быков* же иноагент.

– Знаю. В 2018-м вручал Диме награду Национальной литературной премии «Большая книга» за совершенно замечательный роман «Июнь». И прямо на сцене посоветовал ему побольше писать, поскольку политиков у нас и так перебор. И мне зааплодировали.

– Вас не смущает, что позиция Быкова* и моя личная по спецоперации не совпадает с вашей?

– Ну, что теперь делать. Каждый имеет право высказывать свою точку зрения. Этого не надо бояться. В 1999 году ко мне приехал Владимир Гусинский и стал жаловаться, что ему не дают 300 миллионов долларов по линии ВЭБа. Это, кстати, эксклюзив ваш. Я ему ответил, что пусть посмотрит, как у него показывают Ельцина – то он полупьяный, то споткнулся и чуть ли не упал, то такой-сякой, а если бы не он, то их НТВ вообще бы не было и Гусинского тут близко бы не было. Посадили бы давно! А Ельцин всё морщился и терпел.

– Кстати, о ТВ. Признайтесь, Степашка из передачи моего детства «Спокойной ночи, малыши!» назван в честь Степашина?

– Нет, нет! Но Степашка – такой активный герой, так что я не против такого сравнения. Все, вынужден на этом наше интервью заканчивать: меня в приёмной люди давно ждут. Спасибо вам за проявленный интерес.

– Подождите, вот же ещё сколько вопросов осталось! Может, ещё как-нибудь встретимся – договорим, поговорим?

– Хорошо, только после завершения спецоперации…

– Эх…

– Уверен, она завершится уже в этом году.

*Признан российскими властями иностранным агентом