Александр Проханов: На мир опускается гигантский и грозный проект

Шестьдесят лет назад, в октябре 1962 года, мир стоял на пороге ядерной войны. Тогда безумие удалось остановить путём взаимных уступок между руководством США и СССР. Насколько сегодня подобный компромисс возможен и реально ли применение ЯО, которым грозят с ТВ-экранов журналисты и политики?

Об этом «Собеседнику» рассказал писатель, общественный деятель Александр Проханов.

– Вы, пожалуй, единственный из ныне живущих журналистов, кто присутствовал при испытании ядерной бомбы на полигоне в Семипалатинске. У вас остались какие-то сильные воспоминания о семипалатинском взрыве, которые терзают душу, мешают уснуть?

– Я прожил огромную жизнь и за эту жизнь чему только не был свидетелем, каким только событиям. Я видел 17 войн! И вы думаете, что по сравнению с этими войнами семипалатинский взрыв выглядит чем-то сокрушающим? После того как я видел расстрелы, после того как видел, как тонут корабли, как стирают с лица земли целые города. После того как в 1993 году у «Останкино» пулемёты стреляли по мне и моим близким, а около меня падали женщины, пробитые пулями...

«Вы превращаетесь в пепел...»

– В 1962 году мир стоял на пороге ядерной войны, но её сумели остановить. Сегодня это сделать тоже возможно?

– Давайте исходить из того условия, что диалог невозможен и что завтра будет ядерная война. И мы сегодня с вами говорим в последний раз под этим звёздным небом, по которому уже летят свирепые снежинки… и вот мы с вами прощаемся. И я становлюсь последним человеком, с которым вы поговорили, перед тем как превратиться в ядерный пепел... Возможен ли компромисс? Конечно же компромисс необходим, и он будет достигнут. Вопрос в том, в чем мы уступим, к какому примирению придём, где будет проведена красная черта компромисса.

– В Чернобыле вы получили опасную дозу облучения. Что всё-таки спасло тогда?

– Это вообще большое чудо, что я дожил до 80 лет! Ведь многие из тех, кто был со мной тогда, погибли. Почему Господу было угодно удержать меня на земле и не заразить лучевой болезнью или просто не скинуть в пропасть на подбитом в бою бронетранспортёре? Если скажу, что я такой праведный человек – будет гордыня. Поэтому это тайна.

– Вы верите в то, что у человека существует предназначение? Может, оно и спасло вас от смерти?

– Не знаю… Появление человека на свет – уже большая загадка. Зачем он пришёл в этот мир? Ответа не существует. Есть неразгаданные тайны, и именно поэтому наш мир такой таинственный и прекрасный. И именно поэтому появились литература, поэзия, наука.

– Сегодня некоторые люди реально задумываются о том, чтобы прекратить эту жизнь добровольно. Ненависть вокруг немногие выдерживают. Что вы можете посоветовать им для того, чтобы задержаться в мире?

– Люди, которые планируют покончить жизнь самоубийством, не делятся подобной информацией с окружающими. Они просто делают это молча и в одиночку. А если заявляют… В этом есть кокетство отвратительное. У великого немецкого философа Шопенгауэра было два понятия, которые одухотворили искусство и жизнь начала XX века. Первое – «вечная женственность». Он считал, что природа этой субстанции придаёт Вселенной божественные прекрасные оттенки.

А вторая категория называлась «мировая боль» или «мировая скорбь». И согласно этой теории жизнь бессмысленна, она наполнена лишениями: появление человека на свет – большое несчастье. Исповедующие эту философию молодые люди массово кончали с собой. Было целое поветрие самоубийств по всему миру. При этом сам Шопенгауэр прожил 72 года.

– Что должны сделать руководители религиозных конфессий для предотвращения ядерной войны?

– Да ничего они не должны делать! Все религиозные конфессии – это объединения людей, верующих в чудесное завершение их собственной и мировой жизни. Верящих в Царствие Небесное. В райский исход существования человека верят православные, мусульмане. Тайно верят и буддисты, которые считают, что через нирвану, через отказ от людских страстей можно прийти к вечному блаженству. Поэтому конфессии ничего не должны делать. Должны сами люди, прихожане. Конфессии всего лишь открывают свои врата.

Я уверен, служители церкви говорят своим прихожанам о недопустимости любой войны. Чем страшнее ядерная война, к примеру, той рубки, которая была на Куликовом поле? Когда тысячи людей умирали от ран, захлёбывались кровью, выкалывали друг другу глаза, падали, их добивали. Ядерная война – она в этом смысле милосерднее. Просто вспышка – и нет ничего, пепел. Мгновенная смерть – и никто никого не мучает. А вот эта первобытная война с режущим и колющим оружием – вот что страшно.

– Ничего себе милосердная – в случае ядерной войны будут поражены целые поколения, мирное население, женщины, дети. А не только те, кто рубится на каком-то поле…

– Ну, хорошо. Оставим ядерную войну. Давайте поговорим о чём-нибудь прекрасном, сдалась вам эта чёртова война!

«Кого ещё любить, если не человека?»

– К чему движется современный мир, по-вашему?

– На мир опускается гигантский и грозный проект Великого обнуления. В этом Великом обнулении нет ни гуманизма, ни фашизма, ни эмпириокритицизма. Просто огромный пластилиновый мир, в котором все слипается. В нём кончаются нации, конфессии, государства. Кончаются представления о мужчине и женщине. Возникает общее всепоглощающее наркотическое безумие. Это Великий ноль. И он идёт. И это не имеет никакого отношения к гуманизму. А с другой стороны есть сопротивление, восстание против обнуления. Идёт восстановление традиционных ценностей – семьи, государства, любви. И эти тенденции сталкиваются.

– А как же гуманизм, защита природы и человеческой индивидуальности?

– С идеей гуманизма было покончено ещё в конце XIX столетия. На смену гуманизму пришли фашизм, коммунизм и радикальный либерализм.

– Человека есть за что любить?

– А кого ещё любить, если не человека?! Но не как биологическую субстанцию, в которой есть кишечник, желудок, полный непереваренной пищи, кроме того, в человеке живут жуткие инстинкты, превращающие его в зверя. Зачем любить человека как такового? Надо любить в нём божественное, то, что приближает его к Богу, делает прекрасным.

– Вы хотели бы прожить тысячу лет?

– Да. Я хотел бы прожить и три тысячи лет, потому что считаю: человек умирает, не дожив до откровения. Если бы человек жил долго и здорово, он бы дожил до возраста, когда перед ним открылись бы великие тайны и смыслы того, для чего он живёт во Вселенной. А так он умирает, лишь чуть-чуть ощутив то, что ему уготовано.

– Чего я у вас не спросила, но вы хотели бы сказать?

– Я бы хотел, чтобы вы после нашего интервью вышли на московский бульвар, прошлись бы по этому белому покрывалу, чтобы на ваши каблучки налип московский снег, вы вошли в тепло натопленный дом, своим каблучком постучали по порогу, чтобы снег с каблучка упал на пол и стал таять. И вы вспомнили бы прекрасную песню про «гимназистку румяную, грациозно сбивающую рыхлый снег с каблучков...» Вот этого я вам желаю.