Журналист Марина Овсянникова: Я сыграла в русскую рулетку

Сегодня в отношении бывшего редактора «Первого канала» Марины Овсянниковой возбудили уголовное дело о распространении фейков об армии. Это произошло спустя почти пять месяцев после того, как она ворвалась в эфир программы «Время» с протестным плакатом. Так получилось, что «Собеседник» взял интервью у Марины всего за несколько дней до этого. Она говорила о такой возможности, а ещё о том, как поработала в Германии, почему вернулась, и о том, как все события оказались связанными с её семейной жизнью. В тексте интервью мы решили ничего не менять.

Даты

1978 – родилась 19 июня в Одессе

1984 – начала заниматься плаванием

1993 – переехала с матерью из Грозного в Краснодар

2003 – устроилась работать на «Первый канал»

2022 – появилась с протестным плакатом в прямом эфире

Думала, что «Первый канал» давно никто не смотрит

– С вашей акции прошло уже пять месяцев, но главным все равно остаётся вопрос: как вы решились на протест?

– Это было спонтанно. Я понимала, что молчать нельзя и нужно действовать. Я думала, что «Первый канал» давно никто не смотрит. Когда мне стало понятно, сколько людей подвержено пропаганде, у меня случился глубочайший шок. Людей в России нужно было раззомбировать, а иностранцам показать, что не всё так однозначно в стране, и многие против войны. Вначале я хотела выйти на Манежную площадь, но потом подумала, что получится более значимый протест, если воспользуюсь своим служебным положением.

– Думали тогда, как изменится ваша жизнь?

– Думала, конечно, что, может быть, отсижу в тюрьме года два-три. Рада, что меня сразу не упекли и решили спустить на тормозах. Мой протест стал месседжем больше не для массового зрителя, а для элиты и верхушки: теперь им понятно, что даже в святая святых – программе «Время» – есть много людей с либеральными взглядами, считающих, что наша страна оказалась на грани катастрофы. Я думаю, власть ужаснулась.

– От кого получили самую неожиданную поддержку? Я, например, удивился, что Максим Шевченко высказался в вашу пользу.

– Был один человек с «Первого канала», от которого я совсем не ожидала услышать слов поддержки. Потому что она – одна из топовых журналистов и по-прежнему там работает. Мне было очень приятно, что она мне написала.

– Какой реакции ждали в журналистском сообществе на свою акцию?

– Надеялась, что мне удастся поднять большую волну увольнений. Знаете, как во время протестов в Белоруссии, когда журналисты массово уходили и говорили, что больше не будут обслуживать режим. Или, представляете, если бы весь «Первый канал» взял и поставил «Лебединое озеро» вместо программы «Время», отказавшись транслировать пропаганду? К сожалению, у нас этого не произошло, мои бывшие коллеги не смогли найти в себе силы сопротивляться.

Зарплаты на ТВ увеличились на 40%

– А почему не произошло?

– Мне кажется, что в троллинг и развязывание агрессии против меня были включены спецслужбы. Власть приняла решение меня не сажать: они решили не делать из меня мученицу. Если бы посадили, они бы подтвердили, что протест не фейковый. Но Кремль, как обычно, выбрал путь конспирологии. Стали вбрасывать версии, что эфир – не прямой, что я – агент Великобритании и ЦРУ, а когда уехала, то стала агентом ФСБ. Разве что в работе на Моссад меня ещё не обвиняли. И чем больше накидывалось конспирологических теорий, тем больше публика мне не верила, тем больше гнобила и хейтила.

Мой пример стал ярким маркером для коллег – для одной стороны они станут предателями, но и другая сторона их не примет. В этой ситуации они предпочли затаиться и работать за деньги. Тем более, что власти подняли зарплаты пропагандистам. На «Первом канале» в этом году их два раза повышали – до начала всех этих событий и уже после моего протеста, в июне. В итоге, они выросли на 40%, на RT – на 20-30%. Но журналистов по-прежнему гложет червь сомнения, они понимают прекрасно, что продают совесть. Пусть читают это интервью и пусть их моральные страдания усиливаются.

– И положение, наверное, боятся потерять.

– Да. Решившись на протест, я потеряла всё. У меня нет постоянной работы, нет постоянного дохода, нет медицинской страховки. Мне пришлось продать машину, чтобы хоть на что-то жить. Но все выпавшие на мою долю неприятности не идут ни в какое сравнение с тем, что приходится испытывать украинскому народу. Я пережила в детстве войну в Чечне, когда моя семья потеряла квартиру и все имущество, и понимаю, как им сейчас трудно выживать.

– Всё же как удаётся зарабатывать на жизнь?

– Пишу для итальянской газеты Il Dubbio. Die Welt обещал мне помогать в течение трёх месяцев, за что им большое спасибо.

В спортклубе заблокировали карту

– Наверное, кроме судов и преследований много других неприятностей?

– Да, постоянно всякие гадости делают. Сразу после протеста мне проткнули шины на парковке. Хозяин спортклуба, где я занималась, оказался ватником и заблокировал мне карту. Поставки кормов для собаки мне тоже блокировали. Только успела продать машину, как бывший муж наложил на неё арест, потребовав алименты на детей за два месяца моего отсутствия в Москве. Я с такими мелкими подлостями постоянно сталкиваюсь.

– С бывшим мужем, работающим режиссёром на RT, общаетесь?

– Мы с ним развелись давно, и во многом из-за разных политических взглядов и убеждений. Он меня заблокировал во всех мессенджерах, не отвечает на звонки, подал в суд, не давая вывезти дочь за границу. Я, испугавшись после протеста, что у меня отберут дом, переписала его на детей. Мой адвокат говорил, если бывший супруг оформит опекунство на детей, то сможет забрать дом. В общем, старается сделать мою жизнь невыносимой.

– А с детьми удаётся поддерживать отношения?

– Я сейчас как раз рядом с дочерью в своём доме. Я счастлива и наслаждаюсь нашим общением. Каждый день может быть последним днём, когда мы можем с ней нормально провести время. У меня уже третье административное дело за дискредитацию армии, на меня, по закону, могут завести уголовку, хотя я надеюсь, что до этого не дойдёт.

Я патриот и не собираюсь эмигрировать

– Жанна Агалакова, ваша наставница, после своего увольнения с «Первого канала» говорила, что нужно было уходить раньше. Вас такие мысли не посещали?

– Для меня 24 февраля стало точкой невозврата, но когнитивный диссонанс от несоответствия работы и происходящего в реальности я начала испытывать лет десять назад. Я тоже, как Жанна Агалакова, постоянно думала, что нужно увольняться и искать другую работу. Очень сложно бросить размеренную нормальную жизнь с идеальным графиком работы – неделя через неделю, который есть только в службах информации у основных телеканалов. Я могла позволить тратить много времени на свою жизнь и на детей. К тому же, на всё это наслоился в последние годы долгий развод и строительство дома. Да, я была слаба и не находила в себе силы бросить работу.

– В Краснодаре вы начинали журналистскую карьеру с работы в кадре. Не хотелось стать корреспондентом «Первого»?

– Нет, не хотелось. У меня тогда как раз родился первый ребёнок. Карьеру делал муж, и после публичности в Краснодаре душа требовала тихого семейного счастья. Тем более не хотела возвращаться в кадр в последнее десятилетие, когда становилось всё больше и больше пропаганды. Коллеги убирали все упоминания о работе на «Первом канале» из соцсетей, не желая афишировать своё занятие и позориться. Я давно не смотрю телевизор. На работе выключали звук, когда начинались новости. Выпуски смотрело только начальство, чтобы выискивать неточности и ляпы. Находясь за кадром, я не произносила никаких речей, не писала текстов – я общалась с «Рейтером», CNN, Евровидением и нашими зарубежными гостями. Моя причастность к пропаганде минимальная.

– Нормальная размеренная жизнь могла получиться в Германии с работой в Die Welt. Почему решили вернуться?

– Я с самого начала говорила, что я – патриот и не собираюсь эмигрировать. В Германии меня начали уговаривать не возвращаться. У меня зародились сомнения, я уже хотела остаться и перевезти дочь, но не ожидала такой подлости от бывшего мужа, что он подаст на меня в суд и наложит запрет на выезд детей за границу. Я могла строить жизнь в Германии только с условием, что дочь будет рядом со мной. Она мне звонила и каждый раз спрашивала: «Мамочка, когда же ты вернёшься?». Я отвечала, что уехала работать и скоро приеду, потом начала говорит, что, возможно, она ко мне переберётся. Когда я поняла, что придётся судиться, то поехала в Россию. На тот момент и я, и Die Welt столкнулись с хейтом и агрессией с украинской стороны, контракт с редакцией был расторгнут, и в Германии меня больше ничего не удерживало.

– Работу в Die Welt вы назвали «уникальным опытом свободной журналистики». Сильно отличается от «Первого канала»?

– Сильно. На «Первом канале» нам давали постоянные формулировки, как нужно говорить, весь этот новояз. Тексты корреспондентов вычитывали и вносили несколько видов правок. А в немецком издании не было никаких вводных. Меня просто спрашивали, о чем я хочу написать. Если не хотела, могла не браться за тему. Статьи никто не вычитывал и не редактировал, за исключением перевода на немецкий. Ни одного фрагмента не было вырезано и ни одной формулировки не было исправлено на противоположную. И атмосфера в редакции царила демократическая и открытая. Руководство постоянно общалось со студентами и стажёрами. Мне очень понравилось у них.

Если меня посадят, это будет наказанием за работу в пропаганде

– Откуда взялась агрессия у украинцев к вам?

– Сейчас в Украине неуместен ни один человек с российским паспортом, и пройдёт ещё много времени, прежде чем они смогут с нами хотя бы разговаривать. Честно скажу, когда я ехала в Украину как журналист Die Welt, мной двигала благая идея: я хотела показать россиянам Бучу, Мариуполь, Харьков, показать, что происходит на самом деле. Может быть, даже взять интервью у Зеленского.

Я там провела пять дней, и у меня поседели виски от постоянного напряжения. В Киеве был комендантский час и стояла гнетущая тишина, а в телефоне постоянно выли сирены в специальном приложении, оповещающем о бомбардировках. Побывала в Одессе, где родилась. Обычные люди меня обнимали и благодарили, делали селфи.

Но как только визит вышел в публичное пространство, поднялась волна неприятия. Меня поместили на сайт «Миротворца» и обвиняли в том, что я приехала чуть ли не для корректировки огня. Мы находимся в условиях, в том числе, информационной войны, и мало кто способен верить в душевные порывы в этой ситуации. Мой приезд был неуместен, но я поняла это уже позже. Я была слишком наивной и думала, что смогу работать в качестве свободного журналиста.

– К чему готовились, когда возвращались в Россию?

– Я сыграла в русскую рулетку. Было три варианта. Меня могли арестовать прямо в аэропорту. Могли не пустить в страну. Но они выбрали третий вариант, и я могу какое-то время спокойно наслаждаться общением с детьми и друзьями, ведя привычную жизнь. Меня периодически пугают. Арестовывают и увозят, возбуждают дела. Семь дней за мной следили возле дома и в метро.

– Если добьётесь разрешения забрать детей с собой за границу, то уедете?

– Сын принял решение остаться. Дочь вряд ли отдадут, но если получится, то уеду с ней в Европу. Здесь опасно оставаться, вся милитаристская атмосфера действует очень гнетуще. Вчера поехали в ресторан, а на нём флаги с буквой Z висят. Пришлось развернуться и уехать. Сюрреализм какой-то.

– Не планируете заняться политикой?

– У меня сейчас не получится. Я даже в муниципальные депутаты не смогу выдвинуться в течение года из-за своих трёх административный статей. Если я заявлю политические амбиции, меня заклюют со всех сторон. Или на следующий день появится уголовное дело. Но если они меня посадят, то я восприму это наказанием за мою работу в пропаганде.

Макрон, шампанское и Канны

– Люди узнают на улице? Как относятся?

– Недавно женщина из Кузбасса в метро обнимала и благодарила за возвращение ей веры в жизнь. Таксисты узнают. Самое смешное, никакой ненависти и агрессии в реальной жизни я не видела. Ни здесь, ни в Украине, ни в Европе. С ненавистью я только в соцсетях сталкиваюсь. И если воспринимать близко к сердцу, что пишут, можно свалиться с инфарктом или уйти в монастырь. (делает паузу) А ведь можно было принять предложение Макрона о политическом убежище, сидеть сейчас в Каннах и попивать шампанское.

– Заманчивое было предложение. Не жалеете, что отказались?

– Друзья смеются: «Марина, если тебе предложить ехать на Мальдивы или в разбомблённый Харьков журналистом, то ты выберешь второе. Это намного интереснее и важнее для тебя». Я по натуре борец и предпочитаю не сидеть молча, сложа руки, как большинство нашего населения.

– Откуда силы берете? Спорт помогает?

– Спорт – это лучший способ справиться со стрессом и держать себя в физическом и интеллектуальном порядке. В последние годы я участвовала в марафонах, переплывала Босфор и Волгу. У меня страсть к плаванию на длинные дистанции на открытой воде. Но последние четыре месяца мало занимаюсь и теряю силы. Нужно возобновлять длинные забеги и длинные заплывы, чтобы держать себя в тонусе.

– Как удаётся сохранять оптимизм и силу духа?

– Я по жизни оптимист и считаю, что нет безвыходных ситуаций. И в моей ситуации главное – не сдаваться. Как только я потеряю веру в себя, меня победят. Меня всячески пытаются психологически уничтожить, но я не сдаюсь, и они не понимают, в чём дело. Я точно не дам им удовольствия меня сломить, потому что знаю, что правда на моей стороне. Здравый смысл и добро победят политический маразм, репрессии и тоталитаризм. И Россию ждёт прекрасное будущее.