«Дирижировать оркестром – это был некий сеанс психотерапии»: воспоминания Георгия Сатарова о Борисе Ельцине

15 лет назад, 23 апреля 2007 года ушёл из жизни первый президент России Борис Ельцин. Мы попросили бывшего члена президентского совета, ныне президента фонда «Индем», политолога и социолога Георгия Сатарова сказать несколько слов об этом человеке. И Георгий Александрович любезно согласился. Далее просто приводим монолог нашего спикера. Вопросы, как нам кажется, излишни.

– Ельцин, как это часто бывает с политиками, тем более, с такими неординарными, был окружён огромным числом абсолютно контрафактических мифов. Про него часто говорят достаточно нелицеприятные вещи. Вспоминают Шеннон, Берлин, называют алкоголиком.

В конце 1995 года у него был очень тяжёлый инфаркт. Помню, как мы пришли поздравлять его с Новым годом. Это всегда был только букет цветов и никаких подарков – такие вещи он считал недопустимыми. Вносят шампанское, стоя пьём и идём дальше работать. Стоят бокалы для нас, помощников и один, чуть пожелтее и повыше – для него. Он берет этот бокал, мы чокаемся и вдруг Ельцин произносит: «Ну вот, вы пьёте шампанское, а я – заменитель», И после этого он не был в этом замечен, поскольку был сильно напуган. Это по поводу алкоголя.

Берлинский инцидент и Шеннон

В Берлин он тогда приехал как президент России, это был окончательный уход оттуда советских, точнее уже российских войск. И празднование этого обстоятельства. Шеннон был на обратном пути из США.

У него никогда не было халтурных графиков для отдыха. Команда сопровождения менялась каждые 4 часа. В день у него могло смениться несколько команд. График был очень плотный. Когда они сменялись, все были уже мокрые, а Ельцин продолжал. В той поездке у него сильно болела нога. В общем, было фантастически тяжело. Выступление в ООН на одном побережье, потом поездка на другое побережье, какие-то встречи… Конечно, на обратном пути он был никакой. Шеннон был формальной встречей вежливости, но он просто не проснулся.

Что касается Берлина, то там действительно были некие пары алкоголя от предыдущей ночи, но больше было психологического стресса. Не он вводил туда войска, не он обещал их к означенному сроку вывести, но это всё пришлось на него. И это были последние советские войска за пределами России. Это было очень серьёзно в том числе и для людей в России, в огромном количестве заражённых имперским синдромом, который нынче так массово проявляется. В общем, было довольно шоковое праздничное зрелище.

То, что он тогда сделал – начал дирижировать оркестром – я лично интерпретирую как попытку испортить свадьбу, когда твоя бывшая невеста выходит за твоего друга. Это был некий сеанс психотерапии. Но в результате люди запомнили, как он дирижировал, но забыли про выход последних российских войск из Европы. Это не значит, что это был тонкий расчёт. Он был колоссальным интуитом. Это могло быть нечто вроде импульса, но терапевтический эффект совершенно очевиден.

«Споить меня хотел, хабалка?»

Вы не поверите, но Ельцин был интровертом. Как ни парадоксально. Он мог не спать ночь перед выступлением на открытом заседании правительства. Это было совершенно нормально, и вообще он спал мало. Но свои проблемы он пережигал внутри.

Я за всё время работы с ним только один раз видел, когда то, что его мучает, прорывается наружу. И то – очень короткий всплеск, а так он все держал внутри. И это часто пережигается алкоголем, и это была основная причина. При этом надо понимать, что те, кто правили до него, не были большими праведниками и не вели спортивный образ жизни, да и не ограничивали себя в этом. Но у них и не было такой прозрачности.

И уж точно Ельцину никогда не приходило в голову ограничивать прессу и запрещать писать то, что они о нём думают. И, конечно, он это компенсировал алкоголем. Есть много эпизодов. 

Однажды, в завершение поездки в Орловскую область все поехали в резиденцию губернатора. Ельцин и глава региона поднялись на второй этаж, челядь осталась внизу. Там у них накрыт стол. Через некоторое время они спускаются и Ельцин говорит губернатору: «Споить меня хотел, хабалка?»

Я устал, я ухожу…

Его добровольная отставка – это был на самом деле шок для Кремля. Это был абсолютно ельцинский жест. Потому что, конечно, он привык управлять обстоятельствами. А тут такая важная вещь, как конец полномочий. К тому же, в России, не было традиции того, что американцы называют «хромой уткой». При особенностях России, легко было предположить бегство бюрократии от Ельцина, прекращение её какой-либо эффективности, и это было очень опасно. Но это было второе обстоятельство, а первое: я управляю этими обстоятельствами и я лучше уйду, когда посчитаю нужным, а не тогда, когда это положено по Конституции.

Но это не значит, что позже. Это раньше. А раньше для него, по его оценке, обстоятельства оказались благоприятными: коммунисты проиграли, выиграла свежая, так сказать, «пропутинская» партия, у Путина высокий рейтинг, и ничто не может лежать поперёк нормально, в его представлениях, развивающейся ситуации. И он ушёл.

«А этот боится. Слабый!»

Как удалось уговорить сделать Путина преемником? Как рассказывал мне один из участников событий, сначала ему – Путину – дали не очень высокое место в аппарате Бородина (Управление делами президента – Ред.), а потом, когда Кудрин уходил из Главного контрольного управления президента в правительство, он порекомендовал на своё место Путина.

Тогда я ещё работал в Кремле, и нам приходилось пересекаться. Он был очень чётким чиновником, с ним никогда не было проблем. И потом, когда он уже продемонстрировал свою эффективность на этом посту, и когда вставал вопрос о председателе ФСБ, то он стал довольно естественным кандидатом.

А параллельно этому шёл процесс перебора кандидатов в преемники. И там, насколько я знаю, сыграла роль история с Собчаком, когда началась атака на него со стороны Коржакова и других, и возникло уголовное дело, Путин пришёл к Юмашеву, тогда возглавлявшему администрацию, и сказал, что хочет провести «небольшую спецоперацию» и вывезти его из страны. Юмашев сказал, что спросит у Бориса Николаевича, тот дал добро и Путин вывез Собчака. Не вхожу в мотивы Путина, но Ельциным это было рассмотрено как проявление верности. Это один из эпизодов, который, как мне кажется, повлиял на это решение.

Позже Борис Николаевич сожалел об этом решении. Каждый год 1 февраля мы всегда ездили поздравлять его с днём рождения. Кажется, в 2003 году его бывший пресс-секретарь Костиков спросил, как ему его преемник. На что Ельцин сказал:

«Я никогда не боялся менять свой рейтинг на непопулярные реформы. А этот боится. Слабый!»

Костиков тогда эти слова напечатал, чем вызвал большое неудовольствие Бориса Николаевича. А ещё один эпизод я знаю со слов Бориса Немцова, который однажды мне позвонил и сказал побыстрее приезжать – есть интересная информация. Он тогда работал напротив Сахаровского центра. Я быстро махнул. Это происходило 10 сентября 2004 года, когда Путин выступил со своими инициативами, которые якобы должны были побороть терроризм. Там было полно «важных» антитеррористических инициатив вроде отмены губернаторских выборов. И, как мне передал Немцов, Ельцин, узнав об этом, рванул в Останкино, требовать эфира. А за ним – дочка с супругом Юмашевым. Они его догнали и отговорили.

Принимая решения, он всегда прислушивался к советам. Ведь он штучно отбирал людей, он им доверял. От себя скажу, что это ужасно приятно, но это и жутко ответственно. И, конечно, мне приходилось с ним говорить на самые деликатные темы. В том числе, с ним можно было говорить на тему кадровой политики и услышать: «Вы меня убедили, предлагайте варианты». И он любил варианты, и анализ за и против, и в тех записках, которые мы ему писали по разным поводам, ему нужны были эти варианты и наши оценки. И он был внятен голосу разума.