Дети подземелья: спецкор «Собеседника» спустилась в спецбункер
Провела в нем чуть больше часа и поднялась на поверхность, переосмыслив жизнь
Холодно не будет
– Ну что, вы этого хотели? Так пойдёмте! – он крепко, чтобы вдруг не передумала, взял меня за руку и подвел ко входу в небольшой, неприметный домик где-то на задворках в центре Москвы. Краем глаза я заметила, что его ворота для машин завешаны колючей проволокой. Внутри – бетонный пятачок, голые стены и маленькие крючки на них.
– Куртку можете повесить – не понадобится, – распорядился он. – Да, там тепло, комнатная температура.
Там – это в этой пропасти? Я сделала два шага от гардероба (даже бункер начинается с вешалки – как это мило) и глянула вниз. Ужас охватил меня, и стало жарко и без куртки. Я видела круглую, солидного диаметра шахту, но, несмотря на хорошее освещение, не видела её конца. Потому что её глубина – 43 метра, это как 15-этажная хрущёвка, шепнул он. Я видела лестницу в ней – одну сплошную винтовую лестницу, которая уютно и ловко раскинулась в этой шахте. Ступени – из тонких пластин железа, как на эскалаторах, перила – из добротных дубовых брусков, как на лестницах в учреждениях.
Спускаемся потихоньку, озираясь в этом колодце безо дна. Идти утомительно, но ни капельки не страшно: ступени широкие и длинные, спокойно пройдут два человека одновременно. Все занавешено и заткнуто мелкими и крупными сетками и решётками, каждый участок, так что упасть и кубарем покатиться в бездну не получится при всем желании.
А как интересно вокруг: стены этого невиданного спуска сделаны из таких же чугунных тюбингов, как в метрополитене. И везде трубы, трубы, трубы… Каждый шаг – удивление и восторг, что это все смогли проложить на такую глубину так, что ещё и работает. Каждый шаг – осознание, что находишься в каком-то удивительном, потрясающем месте, и… И ещё год назад, топая по этой лестнице, я бы подумала – вот это я забралась, вот это круть! А сейчас, за три ступени до конца, меня внезапно охватила паника – как же я не хотела спускаться сюда! Нет, только не это! Мне казалось, что, если мы однажды сойдём сюда, назад дороги уже не будет.
– Подземные защитные сооружения бывают двух типов – для мирного населения (они делятся на три вида) и спецобъекты – они и для военных, и для гражданских, в том числе для членов правительства и разных министерств, – тем временем объяснял мой провожатый. – Вот мы с вами сейчас в один из таких реальных спецобъектов и спустились. Официально они именуются специальные фортификационные сооружения. Ну, для удобства можете говорить спецбункеры! Хотя для нас это такое жаргонное слово.
И они не для того, чтобы в них прятаться! Они для того, чтобы сохранять бесперебойную работу ведомств во время войны. Сюда спускается командование и отсюда работает. То есть это объекты с четким рабочим назначением. Соответственно, такие объекты могут являться первоочередными мишенями противника – поэтому они и гораздо лучше защищены, по сравнению с теми, что для граждан, и засекречены.
Но вот этот наш рассекретили. Иначе нас с вами бы сейчас тут не было. Это произошло в 2018 году, а до этого никто, кроме тех, кому положено, на поверхности о нем не знал. Он относился к МИД РФ. Тут хранились его архивы. А теперь, коли есть билет, сюда попасть может каждый, ведь это музей! «Бункер-703».
А мой спутник оказался его научным руководителем, историком Дмитрием Юрковым. Наконец, минут через 10, спустились. И упёрлись в тяжеленную, весом в несколько тонн, серую герметическую дверь. С красным вентилем посредине.
– Дверь сейчас загерметизирована – как при боевом режиме, как должно быть во время войны, – подсказывает Дмитрий. – Вот вам ключ, вставляйте.
Ключ – типа гаечного, только размером побольше. Вставляю его в центр вентиля и кручу по часовой стрелке – в сторону буквы «О», «Открытие». Что есть мочи кручу. Я прям чувствую, как оттуда на нас рвётся масса спёртого воздуха. Поэтому открываю максимально медленно, чтобы нас не сбило этой волной. За дверью – тоннель…
Знать можно, считать – нет
– Да уж, по хранению архивов мы впереди планеты всей! – вскрикиваю я, потому что это подземелье ошеломляет – такие тут мощные стены, потолки, перекрытия. – Вот бы для людей такое построить!
– Для людей такое строить смысла нет, – пожимает плечами хранитель спецбункера. – Гражданское убежище само по себе – не мишень для удара противника. Бить туда прицельно бессмысленно. Это все равно что пытаться стрелять по каждой многоэтажке. Это все равно как выбросить дорогостоящие боеприпасы без особого эффекта.
Вообще бывают два сценария ядерной войны. Это контрсиловой – уничтожение ракетных шахт и других командных пунктов в таких вот спецбункерах, чтобы обезглавить армию и заставить правительство сдаться. И это контрценностный – максимальное нанесение экономического урона, против заводов, фабрик, населения… Это воздушные взрывы или массированные удары над городами. Ни в одном сценарии нет прицельного уничтожения отдельных жилых домов и гражданских убежищ и укрытий – поэтому они оборудованы ровно настолько, насколько спасут от неприцельных атак…
Он говорил, а я заметила в углублении обшарпанной стены, на неровной полочке из кирпичей жестяную банку с алой этикеткой. «Задний окорок. Вес нетто 14 фунтов. Продэкспорт Румыния. Произведено под надзором государственной ветеринарной инспекции С.Р.Румыния». А рядом табличка – back to USSR, в моем родном городе так до сих пор делают афиши ДК. На альбомном листе по транспаранту выведено красной и синей гуашью (орфография сохранена): «Примерный суточный рацион № 2 на одного укрываемого. Сухари – 300 гр., консервы мясорастительные – 180 гр., карамель в завёртке – 35 гр.». Лист с рационом закрыт куском стекла, который закрепили винтиками – чтоб уж наверняка сохранился. И глядя на это, понимаешь, что это не наглядный школьный урок истории, нет!
– То количество укрытий и убежищ, которое есть у нас в стране, – во всем мире просто не хватит столько ракет по ним палить, – все же призывал не паниковать Юрков. – Поэтому палить по ним нерационально, тем более что там укроется меньшая часть населения.
– А сколько граждан все-таки смогут поместиться?
– Секретная информация. Местоположение укрытий в вашем районе вам обязаны предоставить по первому звонку. Звонить надо в учебно-консультационные пункты по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям – УКП ГОЧС. А вот суммарные общие сведенные данные по мобилизационной подготовке страны – это государственная тайна. Поэтому на картах Москвы или того же Белгорода, которые доступны в Интернете или глава региона вывешивал, вы можете увидеть многие убежища, но не их общее количество и вместимость.
– Так, а если я их сама вручную пересчитаю?
– И опубликуете где-то или расскажете кому-то – то можете пойти по статье 283.1 УК РФ – до 8 лет, – стальным голосом предупреждает он, пока я разглядываю карту, стараясь не считать.
– Ой, а они, оказывается, не прямо везде. Но совсем рядом с моим домом, на соседней улице, есть одно, а я и не знала…
– Значит, в случае объявления режима УП – угрожающего положения (то есть – война очень вероятна), вас в 24 часа расквартируют – вы будете обязаны выехать из дома до истечения календарных суток. В ваше жилье заселят какого-нибудь директора завода, чье производство нельзя остановить в войну (или чиновника, или сотрудника ЖКХ), и он будет спускаться на сутки – двое в укрытие при объявлении воздушной тревоги. Туда так же оперативно завезут двухярусные, а чаще – трехъярусные кровати (внизу всегда сидят трое, наверху лежат по одному) и запасы воды и еды. Осенью МЧС проводило учения на эти случаи (сейчас многие из этих помещений сдаются под склады магазинов, чтобы они не лежали на балансе бюджета мертвым грузом, а работали на экономику). А вас эвакуируют в какую-нибудь далекую деревню, и шанс выжить у вас будет больше, чем у того, кто останется в вашем доме.
Свет в конце тоннеля
В нашем спецбункере операционной нет, но есть вполне себе обычный туалет с кафельными перегородками, как на вокзале. Он на два унитаза со стандартным смывом. И в отдельной комнате – гигантская система по откачке нечистот на поверхность. Но если сидеть тут годами, даже она может однажды засориться.
– Двое суток под землёй – это стандарт, пересидели – вышли на поверхность, – непреклонен Дмитрий. – В условиях тотальной войны все измеряется часами и днями, а не месяцами и годами. Столь долго под землёй жить никто и не сможет и не будет. Ядерная война – очень короткая, через несколько дней радиационный фон спадает, и вы можете гулять под эпицентром ядерного взрыва…
– А если вот так выйдешь – и опять ударят?
– А зачем? Эти ракеты уничтожают крупнейшие города сразу. Если город уже уничтожен – зачем по нему бить ещё раз? Можно дополнительно ударить разве что по командному пункту нашей страны, который будет считаться неуничтоженным, но это разовые точечные бомбардировки. А массированно по населённым пунктам бьют один раз, тем более ядерным оружием. Мы уничтожили их – они уничтожили нас. Поэтому между крупными странами и нет войн последние 77 лет.
Мой собеседник торжественно выносит формулу, изящно, в советском стиле, обращённую в плакат. «Закон радиоактивного распада после ядерного взрыва». Тут такой полезной информации на табличках завались. В детстве попадалось такое на глаза в домашней библиотеке – сразу закрывала, неинтересно было. А теперь, пожалуй, перепишу. «Постепенно уровень радиации на местности снижается ориентировочно в 10 раз через отрезки времени, кратные 7. Например, через 7 часов после взрыва уровень радиации уменьшается в 10 раз, а через 49 часов почти в 100 раз». Обнадёживает
– Но вот такой спецбункер спасёт реально кого-то от ядерного удара? – робко спрашиваю я.
– Совсем необязательно, – разводит руками Юрков. – Все зависит от конкретных условий. У любого объекта есть уровень защищённости. Он зависит от ударной волны взрыва – столько-то килограмм силы на квадратный сантиметр. Но он спасёт от всех прочих поражающих факторов – теплового, светового излучений, проникающей радиации. А вот иная сейсмическая волна бункер просто расплющит. Это если взорвать ядерную бомбу в метре над ним, а если в ста метрах над ним – устоит.
Понятия максимальный удар, который он точно выдержит, не существует. Все рассчитывается индивидуально каждый раз для каждого отдельного участка бункера. Разные заряды, разные расстояния до эпицентра и разные высоты подрыва боеголовки. Формулы, по которым считают, уже не секретные. Если в двух словах, возникнет сейсмовзрывная волна – будут колебания грунта, то есть такое землетрясение. Но не раз – и все обвалилось. Тут обваливаться особо некуда.
И заблудиться здесь не получится. Весь спецбункер, по которому мы гуляем, это три тоннеля (точь-в-точь как в метро), поперек них идет коридор, в конце – шахта на вход и выход. И все. Но в конце одного тоннеля – будто светит солнце и струятся облака. Что такое? Ах, это, на самом деле, лампочка и плотный туман из-за испарений подземных вод, которые подтачивают бункер. Красиво.
– Здесь и кино снимают, сдаем киношникам тоннель в аренду от 10 до 20 тысяч рублей в час. Это дешево. Вот в соседнем спецбункере заломили 85 тысяч.
– А сколько примерно стоит строительство один квадратного метра такого спецбункера?
– Современных цифр мы не знаем: то, что строят сегодня, – это гостайна. И на советские числа ориентироваться сложно – прошло несколько денежных реформ. Но, грубо говоря, это стоимость строительства метрополитена плюс еще 30 – 40%. Это прям вот очень дорого. Наши тоннели, они же эвакуационные выходы, кстати, прилегают к Московскому метрополитену, к служебно-соединительным веткам между кольцевой и радиальной станциями «Павелецкая». Когда вы слышите «Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны», это значит, что он поедет сюда и проедет мимо нашего бункера. На первое время в герметичных дверях не было замков – и можно было даже потихоньку проникнуть в метро без билета. Шучу, никто так, конечно, не делал.
Эй, вы, там, наверху!
Постепенно, за десятилетия, артезианские воды подмывали тоннели, они трескались. Документы, которые тут хранились в ящиках, чемоданах и сейфах, эвакуировали в резервное хранилище, чтобы они банально не утонули.
– Министерство иностранных дел с капитальным ремонтом не справилось – тут очень большие проблемы с гидрогеологией, – вздыхает Дмитрий Юрков. – Надо было вложить сотни миллионов рублей, чтобы больше ничего не протекало. Когда строили бункер, метро было всего 15 лет, банально не хватало опыта. И все равно он несколько десятилетий проработал. На 20 лет он передан в аренду коммерческой организации – нашему музею. Для архивов он более не пригоден, поэтому и командного пункта у нас более расположить нельзя. И мобилизационного задания как у госучреждений, чьи укрытия и убежища сейчас готовят, у нас нет. Но в случае чего мы всех желающих безвозмездно, разумеется, укроем. И наш бункер будет понадежнее, чем подвал или подземный паркинг. Но вообще гораздо больше народу укроется на соседних станциях метро, так как они лучше оборудованы. Поэтому мы и как спецбункер бесполезны, и как гражданский – тоже. А ведь сколько денег ушло на постройку – невозможно даже представить!
А может, у этого спецбункера есть особое предназначение?
– Здесь?! – от неожиданности вопроса Дмитрий даже подпрыгнул. – Ну, здесь он точно прятаться не будет, так как это самое рассекреченное место в столице!
– Так, может, он тем более тогда здесь и схоронится, раз на это место никто и не подумает?
– Да нет, основной командный пункт Путина – он вон там. – Юрков показал пальцем куда-то вверх.
– Где там? В Раю, что ли? – ахнула уже я.
– В воздухе! В самолете. Президент США Джордж Буш во время терактов 11 сентября 2001-го сел в свой Boeing E-4 и какое-то время управлял страной в прямом смысле сверху. Позже это нарекли «самолетом судного дня».
– Но ведь, по слухам, у него столько бункеров за баснословные деньги! Почему бы не воспользоваться одним из них?
– В самолете безопаснее, так как любое подземное сооружение вычислить в процессе строительства, тем более такое огромное и сложное, довольно быстро и легко. Вот один мой коллега так «работает» по США. Он, сидя в Москве на диване и отсматривая различные камеры наблюдения (видео с них выкладывают онлайн – и они общедоступны), спокойно отследил строительство спецтоннеля в Вашингтоне – по грунту и расположению строительных площадок.
Мы шли и шли по коридорам. В некоторых не было ничего, кроме аккуратно развешанных по стенам в несколько рядов труб, толстых и тонких, с вентилями и без. В некоторых помещениях, напротив, лежало всякое разное. Натянутые на пластиковые головы настоящие противогазы всевозможных типов и моделей. Советские, а значит, работают исправно, только фильтры запылились. Правда, жутковатые противогазы на вид, пока не увидишь один – маленький такой. Для ребенка. Вот он правда выглядит страшно. Рядом и вовсе лежит манекен-младенец – в странной люльке. «Камера защитная детская, КЗД-4» называется. А вот коллекция противохимических пакетов на все случаи жизни. А тут – цистерны с водой, баки с воздухом и реагенты, которые удаляют углекислый газ. Каски, кирки… Светильник с изящной гравировкой «Берегись провода» – висит на проводе. Индикаторные трубки для определения, опасный, очень опасный или смертельный уровень в воздухе иприта, азотистого иприта, люизита, хлорацетофенона, фосгена и дифосгена, хлорциана, синильной кислоты, зарина и прочего, прочего. Что это все за соединения, откуда берутся, в каком количестве и как именно поражают человека?
Надеюсь, те, кто не в теме, вроде меня, так и не узнают этого. Все это было бы очень интересно, если бы не было так страшно. Может, от нахождения – уже больше часа – в замкнутом, подземном, да еще и таком необычном пространстве у меня слегка помутился рассудок, но мне на долю секунды показалось, что все это вот-вот оживет и войдет в нашу жизнь. Достанутся ли мне тогда 35 граммов карамели в завертке? Нет, я даже думать об этом не хочу.
Обратно, наверх, наружу, шли молча.
Я старалась запомнить каждую ячейку в стене этой шахты – так, чтобы раз и навсегда, и больше никогда сюда не возвращаться. Чтобы все эти советские изобретения так и остались в той эпохе, остались музейными ценностями. И вдруг за три ступени до конца меня снова охватила паника – как же я не хотела выходить отсюда! А что, если за то время, пока мы бродили под землей, там, наверху, снаружи, что-то… произошло? Мы же были совсем без связи, мы не можем знать. Усилием воли я заставила себя выйти, да и Дима по-дружески подтолкнул. Я открыла настежь дверь – и меня ослепил… нет, не ядерный взрыв – снег.
Снег был белый-белый, до боли в глазах. Извне пахло морозом и жизнью. Я видела каждую снежинку и как она искрится на солнце. Я уходила уже со спокойным сердцем – все-таки там, в подземелье, в противоядерной колыбели остался пластмассовый пупс, а чьи-то сын или дочь.
Ликбез
Три вида защитных сооружений для гражданских лиц
Убежища – самое защищенное, рассчитаны на атомную войну. Там есть герметические двери и система регенерации воздуха
Противорадиационные укрытия – защищают от ядерной пыли. Нужны вокруг больших городов и атомных электростанций
Укрытия – исключительно для локальных конфликтов с «обычным оружием». Любой бетонный подвал или подземный паркинг. Фонд укрытий в последнее время наращивают – например, новые дома строят только с подвалами
«Обычное оружие» – это любые виды вооружений, которые не относятся к оружию массового поражения, то есть, что угодно, кроме ядерного, химического и биологического оружия, например, ракеты, бомбы, снаряды
Флора и фауна
Всюду жизнь
В спецбункере мы были не одни. В его стенах мы заметили улиток, мошек, пауков и даже мох. А вот крыс тут нет – ни одной. Им тут питаться нечем. Да и не нужны нам крысы там, где под боком гостайна.
Цитаты
Хранитель «противоатомного» бункера Дмитрий Юрков: «У президента России нет укрытий убежищ – это только для гражданских. У него есть защищенные рабочие места. У него нет задачи просто пересидеть бомбежку, а есть задача продолжать управление страной. Они хорошо защищены от прямого прицельного попадания и выглядят именно так, как это место, где мы сейчас находимся. Если пытаться такое построить для всех людей вообще, это убьет экономику, это космические деньги».
Владимир Путин: «Угроза ядерной войны нарастает. Здесь чего греха таить?»