Город на краю мира. Специальный репортаж из Белгорода
Корреспондент «Собеседника» увидел в городе «прилёты», пережил начало особого режима и попал в полицию
Родившееся в советской комедии выражение «город контрастов» в Белгороде звучит совсем не юмористически. Привычная мирная жизнь сплетается с совсем не мирными событиями, происходящими по соседству или ещё ближе. Белгородчане лучше других чувствуют жизнь в грохочущей реальности.
Выспаться – в Москву
Мокрый московский вечер провожал серыми шеренгами росгвардейцев у метро. На стадионе «Локомотив» хозяева поля принимали грозненский «Ахмат». На перроне вокзала глаз цеплялся за другой цвет – за зеленый. Среди уезжающих на запад непривычно много мужчин в военной амуниции.
– Молодые мальчишки – им жить да жить, – меланхолично произносит моя немолодая попутчица, когда по полупустому вагону проходит юный долговязый солдат.
Пока не пропала связь, она неотрывно смотрела в телефон, а затем перешла к разговорам.
– Давно были в Белгороде?
– Никогда.
– Не лучшее выбрали время. Там сейчас совсем грустно. Я, только когда в Москве бываю по работе, могу спокойно выспаться. В Белгороде у меня мать живёт и ни в какую не хочет уезжать. И квартира есть – летом ремонт делала. Все спрашивали: какой смысл сейчас? А мне хочется в красоте жить.
Вторая попутчица – приблизительно того же возраста, но каре придаёт ей ребячливый вид – менее словоохотлива, но дважды рассказала одну историю:
– У меня дочь на четвёртом месяце и тоже никак не хотела уезжать. Ещё и ребёнок на руках. Но в выходные, когда было совсем тяжело, все-таки уговорила и увезла к подруге. И что делать у нас? Садики, школы и университет всё равно не работают.
В Белгород сейчас можно добраться только на поезде – почти десять часов из столицы. Первая попутчица переживала, что с новым аэропортом что-нибудь случится: «Он самый красивый в России».
В Шебекино постоянно стреляют
Редкие прохожие, спешащие на работу, потерявшаяся собака с грустными глазами, одинокие бегуны, вывески, рекламирующие белорусские товары и вражескую польскую моду – белгородское утро похоже на любое провинциальное. Только на дорогах много военных грузовиков, а на улице совсем нет детворы. И доносящиеся обрывки разговоров – не бытовые:
«Я своего Коленьку не для того, чтобы он погибал, растила».
«Людей заживо жгли, разве можно за такое прощать?»
«В Шебекино постоянно стреляют».
Сарафанное радио в Белгороде работает лучше телеграм-каналов и официальных сообщений. Про случившийся в день моего приезда обстрел Шебекино я узнал раньше объявления губернатора Гладкова. Правда, народная информация разнится с заявлениями власти, и во избежание попадания под «закон о фейках» упоминать версию сарафанного радио не стану.
Своими же глазами я видел «попадание снаряда на один из объектов инфраструктуры» (так об этом сообщил губернатор). Раздался глухой хлопок, и в небе появилось небольшое облачко. Ещё несколько хлопков, продолговатое облако, похожее на хвост белой стрекозы любви из песни украинской группы, сверкнула ракета – и вновь хлопок. Из всех прохожих я был почти единственным, кто поднял голову – для белгородцев это слишком незначительное происшествие.
До Харькова рукой подать
«Прилёты» я наблюдал с Харьковской горы – этот район нависает над городом и открывает вид на низменную часть. Отсюда до бывшей столицы УССР километров 70. Здесь же находится высотка, пострадавшая 13 октября во время обстрела. Периметр дома обнесли лентой и поставили полицейских с дружинниками охранять восстановителей здания, верхний край которого будто обгрызен.
– Сильно бахнуло? – спросил жительницу соседнего дома, курящую на балконе.
– Ну, присели мы капитально. Слава нашим ПВО: сбили ракету, и упал только осколок. Иначе неизвестно, что бы было.
Небольшой островок частного сектора в центре Белгорода пострадал в июле. Без человеческих жертв тогда, увы, не обошлось. На очищенном от разрушенных строений пустыре разбросаны обломки кирпичей и прочего строительного мусора. А на подъездах висят объявления с адресами ближайших убежищ и советами, что делать в случае авианалёта.
– Нет, пока ничего не делают, – поговорил возле пустыря с неспешно прогуливающимся мимо дедушкой. – А толку? Это раньше, когда все мирно и дружно жили, можно было на что-то надеяться. У всех на Украине родня жила, за едой постоянно ездили, дешевле там всё было. И чего они на нас обозлились?
Вопрос остался без ответа.
«Доверять можно только кошкам, телевизору и сердцу»
Вообще горожане стараются держать язык за зубами, подозревая в каждом если не украинского шпиона, то человека в штатском, выведывающего нравы.
– Молодой человек, снимать можно только с благословения матушки, – одёрнула меня, включающего камеру на телефоне, монахиня в Марфо-Мариинском монастыре.
– Никогда не встречал запрета на съёмку в обители.
– Может быть, где-то по-другому, но у нас приграничная территория и другие правила, – вмешался добродушный с виду мужичок в камуфляжной куртке, разговаривавший с монахиней. – Нам не жалко, но мы же вас не знаем, кто вы такой. И вдруг фээсбэшники, одетые по гражданке, увидят, как вы фотографируете, и нас потом накажут. Вы лучше в парках снимайте.
В монастыре расположился штаб помощи украинским беженцам. За монастырской оградой нежданно притаился военный «Урал» с буквой Z на радиаторе, у врат обители очередь понурых людей, пришедших за провизией и тёплыми вещами, и другая группа – желающих проявить милосердие и сострадание. В сторону от монастыря отошла бабушка в зимней шапке, с тележкой в одной руке и тюком – в другой. Предложил помочь и донести поклажу до остановки.
– Нет, я не беженка, я ещё хуже живу. Топлю дровами, пенсии не хватает. Ходила за колбаской для котят. Я вам скажу: доверять можно только кошкам, телевизору, радио и собственному сердцу. Людям ни в коем случае верить нельзя, – напутствовала женщина.
За фото центральной площади – в полицию
Одна белгородская журналистка писала мне, как во время обстрела сидела в кофейне и туда внезапно забежала прятаться толпа людей. «Странное чувство», – охарактеризовала она свои впечатления. Нечто подобное испытал и я, сидя в общепите и читая свежайший указ президента, объявивший военное положение на присоединённых территориях и «средний уровень реагирования», в том числе на Белгородчине. Думал: смогу ли уехать обратно в Москву?
Но беспокоиться надо было о другом. Через час я уже сидел в полицейском «уазике», пробирающемся через пробку из желающих покинуть город в участок, ещё через полтора – под бдительным взором «Железного Феликса» доказывал сотрудникам всех правоохранительных ведомств, что не работаю на украинскую разведку, демонстрировал отсутствие на теле «нацистских татуировок», попутно слушая лекцию по геополитике, правилах поведения в Белгороде и слишком демократичном режиме в стране.
– У нас фотографировать нельзя, – напомнил отеческий совет, данный мне в монастыре, полицейский.
Дёрнуло меня снять разрекламированную Ильёй Варламовым* одну из немногих центральных площадей в России, лишившихся памятника Ленину. В итоге стал первой жертвой «особого режима». Из отделения отпустили через два часа, и я едва не опоздал на поезд. В отличие от того, что меня привозил, он был битком.
– Тоже бежишь от нововведений? – тихонько спросила молоденькая соседка по плацкарту случайно встреченную подружку.
– Да, в последний момент купила билет, – так же тихо ответила она.
Поезд увозил нас с периферии мирной жизни.
* Известный блогер, которого российские власти считают «иноагентом»