Владимир Молчанов: Сегодня я бы не хотел работать на телевидении

Он был первым, кто по-человечески стал общаться со зрителем из студии Останкино. Владимир Молчанов, которому сегодня 72 года – стоял у истоков нового телевидения. 35 лет назад он совершил телепереворот, в 1987 году его программа «До и после полуночи» стала настоящей сенсацией на советском ТВ. Свои эфиры ведущий сравнивает с кардиограммой, по которой можно было слышать биение информационного ритма.

В начале карьеры на ТВ Молчанов помог раскрыть 30 нацистских преступников, а в 1991 неоднократный лауреат премии «ТЭФИ» ушёл с Гостелерадио. Как-то Владимир Кириллович обмолвился, что его «научили молчать, никогда не говорить в этой стране правду», чего он, в общем, и не делал до определённого момента. Обо всём по порядку мэтр ТВ и радио, журналист Владимир Молчанов рассказал в интервью «Собеседнику».

Даты

1950 – 7 октября родился в Москве

1967 – поступил в МГУ на филологический факультет

1973 – работа в АПН в Нидерландах

1980 – издал книгу «Возмездие должно свершиться», удостоен за неё литературной премии Максима Горького, как лучший молодой автор

1991 – Снял документальный фильм «Забой» о Луганской шахте. В эфире перед премьерой он попрощался и утром 29 мая подал заявление об увольнении из Останкино

10 000 интервью

– Что из себя сегодня представляет российское телевидение?

– Такого низкого уровня телевидения я не помню за всю свою жизнь, все 32 года, что проработал на нём. Технически оно выглядит фантастически – у нас теперь делают на ТВ всё что угодно. Но то, что на нём происходит – очень печально. Более агрессивного и более неинформационного телевидения сегодня нет. Хотя я два года не был за границей, но во всех странах, где бываю, я всегда смотрю ТВ. С нашими федеральными каналами всё очень и очень плохо. Правда, сегодня мы можем иметь любые каналы: у меня в деревне висит тарелка с более чем 500 каналами, в Москве – 130, можно всегда выбирать любое под настроение.

– И что вы выбираете?

– Европейский телеканал классической музыки Mezzo. И я очень люблю смотреть спорт, я всю жизнь с ним. Самыми счастливыми моментами в моей жизни было ведение олимпиады из Лондона, в прямом эфире я вёл для НТВ+спорт. Моя студия была в самом красивом месте: прямо передо мной Биг-Бен, справа – Вестминстерское аббатство, слева Темза и колесо обозрения. Каждый день с 8 утра по 3 часа вёл прямой эфир. Такое же счастливое время было, когда я вёл сочинскую олимпиаду – потрясающая школа, хотя я уже был немолод, но я наслаждался, потому что безумно люблю спорт. Болею всегда за хоккей, теннис, футбол.

Поэтому я смотрю спортивные каналы, про животных, географию – каналы, с которыми можно всегда отвлечься и уйти в другую жизнь. Раньше, когда был лишь Первый, 2-й и учебный канал, это было невозможно. Сегодня я бы не хотел работать на телевидении. На спутниковом канале – с удовольствием рассказывал бы о людях. Однажды моя покойная редакторша-ассистентка подчитала, что за свою жизнь я записал почти 10 000 интервью. Думаю, что хорошими и настоящими из них были 100 – 150. Но и это много, потому что люди, с которыми я разговаривал, были...

– Из высшего слоя?

– Меня регулярно упрекают, в том, что я разговариваю лишь с одними князьями и высшим классом нашей интеллигенции. Поэтому, когда я сознательно уходил с Останкинского телевидения в 91 году, я снял фильм о шахтёрах. В работе я всегда исповедовал принцип кардиограммы – с самых низов, до самых верхов и обратно падать вниз. Если сегодня снимаю миллиардершу Имельду Маркос в Маниле которую обвинили в краже $20 млрд из страны, через неделю я уезжаю в одну из самых страшных тюрем страны «Пятачок» [Колония особого режима «Вологодский пятак», расположена на острове посреди озера], где содержатся страшные убийцы, которым казнь заменили на пожизненное заключение. Затем свободно приезжаю в Москву, встречаю в Останкино Ива Монтана и завожу его в студию. Вот это то, что я называю кардиограммой. Я так учу своих студентов: нельзя, когда сплошная линия на экране, значит, человек умер – нет ничего интересно, никаких всплесков и смены обстоятельств. Вот так я отношусь к телевидению.

– Можете объяснить молчание Владимира Познера?

– Думаю, что ему это просто всё надоело. Кстати, Познер знает меня с четырёхлетнего возраста, его первая жена была ближайшей подругой моей старшей сестры. Я всегда к нему относился с огромным уважением. Когда пришёл на телевидение, он с радостью приветствовал меня. Я часто смотрел его программы, люблю его достаточно независимый тон. Думаю, очень многие сейчас не желают работать на телевидении – я их понимаю, может быть, их не приглашают, такое сейчас тоже случается часто.

– Коллега Познера – Жанна Агалакова – уволилась с Первого после начала СВО и на днях публично отказалась от своих госнаград. Она практически повторила актрису Чулпан Хаматову, которая в Литве перестала ценить своё звание народной актрисы. Как вы смотрите на эти вызовы?

– У Агалаковой – это позиция, помню её, девочкой сидела с Познером. Я всегда считал очень смешными эти звания заслуженных и народных – не это показатель уровня и таланта артиста. Чулпан сделала свой выбор и она была одной из самых выдающихся актрис в нашей стране. Жаль, что мы её больше не видим в наших театрах и в фильмах, потому что играет она совершенно потрясающе!

О коллегах – либо хорошо, либо парой слов

– Светлана Сорокина.

– Очень её люблю, обожаю и ценю ещё с Ленинграда. Мы дружны, но очень редко встречаемся.

– Леонид Парфёнов.

– Очень талантливый человек.

– Катерина Гордеева*.

– Блистательная журналистка, умеет разговаривать с людьми – лучший интервьюер.

– Ольга Журавлёва.

– Я большой её поклонник.

– Юрий Дудь*

– Очень талантливый парень и классный интервьюер.

– Андрей Лошак.

– Великолепный документалист.

– Антон Красовский.

– Вызывает у меня глубочайшее омерзение и брезгливость.

«Нас всех подстерегает случай»

– Россия опять на переломе эпох и вех, за 2000 лет они неоднократно происходили. Что произошло в эти дни?

– Я ощущаю очень сильную деградацию во всём и вижу большую тревожность людей, испуг и явное неверие в какое-то будущее. Поколение 40-50 лет уже как-то привыкли к стабильности и хорошей работе. Главное, что они были достаточно свободны, могли передвигаться по миру, что-то выбирать, а не следовать приказу сверху. Сегодня, к сожалению, в нашей жизни это всё испарилось, у многих царит страх.

– Чего мы лишились?

– Мы потеряли очень многое, особенно – журналисты. За то время, что я живу после 50-х годов – у нас было 15 лет счастливых лет, которые нам подарил Горбачёв – годы гласности и свободы. Ведь мы же не боролись за свободу слова, нам её подарили. И это было счастье, когда мы смогли говорить то, что мы думаем, что нам было запрещено делать. И тогда самыми популярными журналистами стали именно те ребята, которые говорили о том, что было всегда табу. Так, как мы делали в «До и после полуночи», как это делал «Взгляд», «Огонёк» и «Московские новости», московский журнал «Столица», как это делал Невзоров в «600 секундах» – это было счастье. Потому что в то время многие талантливые люди уходили из журналистики в какие-то НИИ.

– Почему они уходили?

– Потому что надо было писать на определённые темы.

– Практически – как сейчас?

– Да. Свои первые лекции для студентов я всегда начинаю с цитирования поэмы Блока «Возмездие». «Жизнь – без начала и конца. Нас всех подстерегает случай».

Всё, что происходило в моей жизни, до журналистики и после неё – это всё случай. Совершенно случайно я начал заниматься розыском нацистских преступников, совершенно случайно пришёл на телевидение – в самолёте меня туда пригласил Леонид Кравченко. Я сделал совершенно случайно одну из двух самых знаменитых тогда программ «До и после полуночи». Я совершенно случайно находил потрясающих людей, которых никогда не пускали на телевидение и я их показывал. Главное – за эти 15 лет у нас абсолютно не было самоцензуры.

– Самоцензуры сегодня много?

– Она одна только и есть. Потому что все понимают, что неосторожно сказанное слово или не то мнение, несоответствующее генеральной линии будет сильно осуждено – и ты лишишься работы.

– Объясните поступок Марины Овсянниковой.

– Я сам ведь вёл программу «Время». Профессионально – это было очень плохо, потому что эфир есть эфир. И у нас всегда в студии прямого эфира стоял милиционер. Правда, я не помню – с пистолетом или автоматом. Конечно, случай с Овсянниковой был потрясением. Профессионально это – плохо, по-человечески – кто как оценивает. Кто-то приветствовал, кто-то осуждал, сейчас мне её жалко, потому что она куда-то сбежала из-под домашнего ареста с ребёнком. Это всё очень грустно, конечно, но таких семейных драм, крушения дружеских отношений за последние полгода – невероятное количество.

Связь с журналистикой

– Существует ли какая-то связь между журналистикой и музыкой?

– Для меня – да. Я снял около 40 документальных фильмов. И в очень многих из них я отталкивался не от слов, а от музыки и поэзии.

– Вот, Пугачёва проверила народную любовь, и что? Сочувствуете ли вы ей и Галкину* – в юности он вас пародировал, а сейчас получил клеймо иноагента?

– Максим дебютировал на ТВ в моей программе в 18 лет. Дот этого я увидел, как он пародировал меня, мы с женой над ним безумно хохотали. Я всегда слежу за его творчеством, Максим безумно образованный человек – это не так часто случается, особенно на телевидении.

Его творчество меня всегда интересовало. Я отношусь к нему с большим уважением. И за его личные взгляды я совершенно не потерял к нему уважения. И что значит «иностранный агент», кем это придумано? По-моему это полная глупость – поставить штамп. Сначала были враги народа, потом – отщепенцы, которых выгоняли из страны, после они все вернулись, такие как Солженицын и Василий Аксёнов – мой литературный кумир юности и масса других. Все время идёт по спирали: то вверх, то обратно полное падение вниз.

Алла это всё-таки самая известная женщина, и те мерзости, которые писались на телецентре не перебьют того, что она выдающаяся певица и потрясающая актриса. Я ставил в программе её запретные песни. Считалось, что её «Паромщик» был посвящён Солженицыну, а песня «Крысолов» – про Горбачёва. И самое лучшее, что Алла сделала, это совершенно потрясающую песню моего товарища Марка Минкова – «Монолог», это лучшее произведение, которое она спела. Я очень люблю Аллу.

– Знаю, вы так же неравнодушны к Ивану Урганту?

– Ваня мне очень нравится. Я, конечно, не мог смотреть его каждый день, потому что не люблю сериалы – больше 4 серий не могу осилить, мне надоедает. Но не все, например «Ликвидацию» Серёжи Урсуляка я посмотрел 3 раза. Ваня безумно талантлив, остёр на язык, артистичен. Прекрасный, он был одним из лучших ведущих и надеюсь, им останется.

– Вы верите, что на телецентре Останкино мог появиться мат?

– Это физическое хамство. В наше время такого невозможно было даже представить, так хамить – это просто нонсенс. Мат и хамство в эфире – это безумство.

– Одна ваша программа в «Полуночниках с Владимиром Молчановым» совершенно выпала из вашего привычного амплуа, её героями стали светская львица Божена Рынска и актёр Никита Джигурда...

– Ужас! Это был самый рейтинговый выпуск. Меня всего за час об их приходе предупредили. Если бы хоть один Никита был, я бы его утихомирил. А вдвоём они у меня подерутся. Это дикость. Что и произошло!

– Ваш самый памятный подарок?

– В 13 лет на именины к нам в гости в деревню пришёл Аркадий Ильич Островский [советский композитор-песенник] поставил меня на колено и меня посвятили в рыцари. Этого я забыть не могу, потому что это был восторг мальчишки получить в подарок настоящую рапиру.

Блиц-опрос

В последний раз мне было стыдно, когда в Каннах, на показе моего фильма «Я, ты, он, она» о деревенском сумасшедшем доме публика вместе с жюри молча встала и без единого аплодисмента вежливо покинула зал. Я допустил страшную ошибку, снимая больных людей и показывая их – это недопустимо. Это было для меня уроком. Я понял, насколько принципы этики журналиста отличаются у нас и в Европе.

На меня сильно повлиял главный хирург института Склифосовского Борис Александрович Петров – в юности он стал моим главным кумиром.

Не хотелось бы, чтобы мои близкие узнали о том, что в детстве я боялся драться.

Первый раз жизнь разочаровала меня, когда меня отвергла девочка, которая мне нравилась.

Если бы я не был «собою», то непременно стал бы хирургом.

Люди ошибаются, когда говорят, что надо делать именно так.

Мне до сих пор обидно за то, что я не стал музыкантом.

Я не в силах обойтись без моей жены, с которой мы отметили 53 года, дочери и внука и без своей старшей сестры.

Я был абсолютно счастлив в тот день, когда моя дочь родила мне внука.

Моей самой экстравагантной выходкой было в 47 лет выйти в первый раз на сцену к зрителям, я очень этого стеснялся и боялся, но потом привык.

В краску меня может вогнать ничто, но я не терплю обсуждения личной жизни.

Я бы немало заплатил, чтобы увидеть настоящее прошлое моих предков.

* признаны Минюстом РФ иностранным агентом.