«Нулевой пациент» из Элисты: как это было не в кино, а на самом деле

Прототип героя – учёный Покровский

В «Нулевом пациенте» молодой врач приезжает работать в Элисту педиатром. Он начинает наблюдать у детей в больнице симптомы, похожие на ВИЧ, но главврач больницы не воспринимает его подозрения всерьёз. Молодой специалист тайно отправляет в Москву кровь пациентов, и анализы подтверждают их ВИЧ-положительный статус. Врач-инфекционист из Москвы Дмитрий Гончаров, с которым педиатр держит связь по телефону, бьёт тревогу, и его отправляют в Калмыкию с проверкой. Гончаров должен выяснить причины и найти «нулевого пациента».

У главного героя драмы Дмитрия Гончарова, который занимается расследованием трагедии и одновременно борьбой с государственной машиной, есть реальный прототип – Вадим Покровский. Сегодня он главный специалист по ВИЧ в стране, возглавляет федеральный центр СПИД, а в 80-е был заведующим лабораторией Центрального НИИ эпидемиологии, которым руководил его отец – эпидемиолог Валентин Покровский.

Покровский-младший ещё до вспышки в Элисте занимался исследованием ВИЧ, который советская власть не признавала. Считалось, что вирус иммунодефицита может быть только в капиталистических странах, где есть геи и проститутки, но не в СССР. За год до трагедии Покровский провёл другое расследование. Он поговорил с первым советским гражданином с ВИЧ и выявил все его контакты. Военный переводчик привёз вирус из Танзании (в сериале – из Таиланда) и заразил 5 солдат военной части, где работал. Один из них стал донором крови и заразил ещё 5 человек, а также свою жену и их будущего ребёнка.

После этого случая стало понятно, что путь передачи может быть не только половой, и в Союзе стали проверять донорскую кровь на ВИЧ.

Шприцы использовали неоднократно

– Впервые в нашей детской республиканской больнице ребёнок с ВИЧ был выявлен в отделении пульмонологии, – рассказывает хирург Борис Сангаджиев – ему за 70, и он до сих пор работает в Республиканском детском медицинском центре в Элисте. – ВИЧ заподозрила врач Надежда Цибикова, её подержала завотделением Нина Шараева. Они понимали, что им по башке настучат, но скрывать не стали.

ВИЧ-положительный статус подтвердился у женщины, у которой до этого в больнице умер ребёнок, и у малыша, который лежал с этой семьёй в одной палате. Их отправили в больницу в Москву, а в Элисту приехала комиссия, в которую входил Вадим Покровский. В «Нулевом пациенте» присматривать за Гончаровым посылают сотрудника КГБ.

– В реальности все было гораздо сложнее, все органы проводили своё расследование, было несколько групп, которые работали не одновременно и не вместе – и комитет, и Минздрав, – рассказывает Вадим Валентинович.

Молодой инфекционист обратил внимание, что шприцы подписаны – например «пенициллин». Какой смысл делать надписи, если шприц после укола отправляют на стерилизацию – ведь надпись сотрётся? Его доводы подтвердились: количество уколов было в разы больше, чем отправленных на стерилизацию шприцов. Их использовали неоднократно, медсестры меняли только иглу. Тяжёлых детей отправляли в другие города – Ростов, Волгоград, Ставрополь, Грозный, и зараза шла дальше – по игле.

Бывший следователь по особо важным делам Евгений Мысловский, который занимался этим делом, подтверждает схему. Но, по его словам, заражение происходило через физраствор, которым медсестры промывали катетеры, тоже меняя только иглы.

– В теории они знали, что так делать нельзя – в приказе Минздрава это прописано. Но не хватало шприцов, банок с физраствором. Одна медсестра заразила ВИЧ своего ребёнка, который умер, – рассказывает Мысловский.

Дело расследовали 22 года и спустили на тормозах. Мысловский говорит, что, когда он написал обвинительное заключение на заведующего и старшую медсестру больницы в Волгограде, начальник ему заявил, что «это не понравится Борису Николаевичу Ельцину», – следователь уволился.

– Все (виновные. – Ред.) были понижены в должности или уволены – вплоть до премьер-министра Калмыкии и министра здравоохранения. Нельзя было осудить весь коллектив больницы, надо было доказать, что заражение произошло по вине конкретных медсестёр, но сделать это было невозможно, – объясняет Покровский.

Версия с иммуноглобулином

До сих пор всплывает неофициальная версия: заражение произошло через иммуноглобулин – препарат, который делали из плацентарной крови рожениц. Этой версии придерживаются медики элистинской больницы, для которых трагедия стала ударом по репутации.

– Я озвучил версию с иммуноглобулином Покровскому, но он сразу сказал, что это невозможно. Надо было обвинить именно калмыцких медиков, чтобы защитить систему, – негодует хирург Борис Сангаджиев.

Следователь Мысловский уверен, что версия с иммуноглобулином как отправная точка эпидемии имеет место быть. По его словам, одна партия препарата была изготовлена из заражённой крови и попала на чёрный рынок.

– К этому времени уже было известно, что при производстве иммуноглобулина ВИЧ погибает. Кроме того, не многие из детей получали иммуноглобулин. Это защитная история, – развенчивает версию Покровский.

Ему удалось найти «нулевого пациента» – мужчину, который в начале 80-х подцепил вирус в Конго, передал жене, она – ребёнку. У всех заболевших были вирусы того же типа.

«Убирайтесь, спидики»

В то время про ВИЧ обычные люди знали только то, что это страшная болезнь. В Элисте, которая была глухой провинцией, новость разлетелась по сарафанному радио. У детской больницы проходили митинги против носителей ВИЧ, увидев заболевших, местные переходили на другую сторону улицы, автобусы из Калмыкии в других регионах закидывали камнями. Элиста стала синонимом болезни.

Любовь Васильевна Горобченко из Ростова, мама мальчика Сережи, который после травмы оказался в больнице и был заражён ВИЧ, вспоминает, что от них шарахались даже близкие родственники.

– Когда у Сережи нашли ВИЧ, я пришла к брату и все рассказала, – со слезами вспоминает Любовь Васильевна. – Они с женой привели ко мне своих детей, и младшая дочь говорит мне: «Не клади на ту тарелку, с которой Сережа ел». Я её выгнала. Её мать медсестра, она не может не знать, что ВИЧ так не передаётся. За что они к нам так!

Её муж Александр вспоминает, что на работе ему могли не подать руку, а в больнице другие пациенты бунтовали: «Убирайтесь, спидики!» Из-за болезни сына они оба толком не работали, сидели с ним, получили маленькие пенсии, но главное – боль от потери Сережи (он умер спустя 11 лет) не ушла, не стёрлась, не забылась.

Когда сын болел, они получали от государства 40 рублей. Недавно после серии неудачных судов добились компенсации в 700.000, но сына и годы, прожитые в страхе, когда лишний раз боялись выйти на улицу, не вернуть.

– Мы судились, но получали отписки и равнодушие, – говорит отец другого умершего от ВИЧ мальчика – Очир Шовгуров. – Писали и в Москву, и за рубеж, и мировому сообществу, но письма наши кагэбэшники не пускали.

Покровский говорит, что до наших дней дотянули меньше 50% детей. Некоторые из выживших сами стали родителями, получают полноценную терапию и о том, что случилось, не хотят вспоминать. Дочка соседей Очира Шовгирова даже уехала из города, чтобы окружающие не знали о её диагнозе.

Последствия

После элистинской трагедии больницы стали снабжать одноразовыми шприцами, по всей стране были созданы центры СПИД.

– Если бы это продлилось дольше, мы бы имели очень большое количество заражённых, как в Африке. Там тоже играет роль не только половой путь передачи. Эпидемию удалось предотвратить. Снизилась и заболеваемость гепатитами, которые передавались таким же путём, – говорит главный специалист по ВИЧ в стране Вадим Покровский.