«Режьте, братцы!» Репортаж с синклита ведущих мировых политиков всех времён и народов

Этот текст был написан 20 лет назад и опубликован в «Собеседнике» в ноябре 2002 года

Иллюстрация Григория Златогорова

На синклите бессмертных, где собирались ведущие мировые политики всех времён и народов, царила паника.

– Нет, вы слышали?! – в ужасе повторял Горбачёв (живые, в порядке исключения, допускались на общее собрание, если их политическая слава была в прошлом). – Вы слышали, что он сказал?!

– Насколько я знаю, вы союзник**, – еле шевеля дрожащими губами, читал по бумажке Талейран. – В таком случае вам угрожает опасность, потому что вы христианин, а исламские радикалы хотят убить всех христиан... Если даже вы атеист, вам все равно угрожает опасность... И если вы традиционный мусульманин, вы тоже в опасности, потому что учение ваххабитов находится в противоречии с исламом... Вам ничто не угрожает, только если вы решите стать радикальным исламистом. Тогда я вам советую – приезжайте в Москву! У нас это дело хорошо поставлено, и я договорюсь: вас обрежут радикально. Так, чтобы у вас ничего уже больше не выросло...

Талейран сложил бумажку и сунул в карман камзола.

– Это хуже, чем преступление, – сказал он мрачно любимую фразу, которой несколько злоупотреблял. – Это ошибка.

– Да почему же?! – возмутился Александр Третий.

– Да потому, – пояснил Талейран, – что из-за этой его фразы весь брюссельский саммит пошёл прахом! Он же ничего не добился по Калининграду. Вот «Нью-Йорк таймс» и «Файненшнл таймс» в один голос пишут: Путин показал своё истинное лицо! С русскими нельзя иметь дело! Он обхамил журналиста, и в результате на саммите не было никаких уступок по Калининграду – вы понимаете, что он натворил?!

– А что ему оставалось? – вступился Ельцин. – Была прямая провокация...

– Ну что вы, честное слово, как Рогозин! – не выдержал Кеннеди. – Этот тоже все говорит: имела место провокация... Нельзя так относиться к журналистам. Я всю жизнь повторял: пресса имеет право на любопытство!

– Не знаю, не знаю, – раздумчиво произнёс Хрущёв. – Я никогда особенно не задумывался, прежде чем что-нибудь сказать. И знаете, срабатывало! Стоило один раз постучать ботинком по трибуне, выбивая камешек, и все уже поняли, что с нами лучше не ссориться...

– Да?! – саркастически переспросил Кеннеди. – А когда вы пообещали показать мать Кузьмы?

– И это был успех, – гнул своё Хрущёв. – После этого всё поняли, что мы не уйдём с Кубы!

– Вообще, – скромно заметил Линкольн, вставлявший замечания редко и неохотно, только когда уж совсем доставали, – иногда хорошая шутка известного политика способна сделать больше, чем двадцать скучных речей...

– Молчи уж! – окрысился на него Черчилль. – Дошутился, убили тебя!

– А то ты никогда не шутил! – взорвался терпеливый Линкольн. – Ты и не такое отмачивал. Сам такого наговорил в Фултоне, что тебе коньяк армянский перестали присылать! Сам же говорил: «Капитализм – отвратительный строй, но все прочие ещё хуже».

– Он вообще у вас мастак, я вижу, – произнёс Сталин. – Сначала «Мочить в сортире». Объясните кто-нибудь, почему в сортире! Он что, в сортир в это время хотел, что ему в голову пришла такая аналогия? Или это, только что, на совещании чиновников в Краснодарском крае. Вице-губернатор ему говорит: «Я надеюсь, к десятому отстроимся». А Путин в ответ: «Надеяться будете в другом месте!» Это в каком же месте? В сортире? Я так скажу: у нас на Кавказе базар принято фильтровать. Если ты цар, – кавказский акцент Сталина усилился, – каждое твоё слово слышит весь мир! Я вот никогда ни одной глупости не сказал, а все меня боялись!

– Да? – издевательски переспросил Рузвельт. – А «Жить стало лучше, жить стало веселее» – это в разгар террора не вы сказали? А

«Братья и сёстры» в речи по случаю начала войны? Двадцать лет стирал их в пыль, а тут ему «братья и сёстры»! Братьев нашёл, как прижало, – полстраны над тобой смеялось! Ты бы уж молчал, Джо...

– А по-моему, – не сдавался Хрущёв, – все он правильно сказал. Наш народ в политике ценит что – остроумие! Он мог бы, конечно, долго ещё объяснять, что у нас в Чечне не война, а контртеррористическая операция, что нам противостоит мировой терроризм... Но он ведь сразу смекнул, что тут нужна смелая метафора. Если вы союзник, то вы должны быть с нами без рассуждений, а если вы враг, то мы вас так обрежем, что у вас ничего уже не вырастет!

– После обрезания вообще никогда не вырастает, – вступил аятолла Хомейни, – так что он просто расписался в своём невежестве...

– Не надо буквализма! – отрезал Хрущёв. Хомейни заткнулся.

– Но скажите: о чувствах миллионов мусульман в России он подумал? – прошипел Хусейн, проникший в синклит по блату.

– Он имел в виду радикальных мусульман, – отчеканил Николай Второй. – При мне с ними вообще было просто: рот открыл – и обрезали по самую шею!

– Я так скажу, – подал голос Петр Первый, – чем крепче царь выражается, тем сильней его любят подданные. Вот я помню: спрашивает меня Меншиков – зачем, мол, обучать наших людей не токмо кораблестроению, а ещё и навигацкому делу? А я, как сейчас помню, рявкнул: чтоб не токмо жопой, а ещё и ртом посрали! И все вопросы снялись. С тех пор российский флот победоносен...

– И то правда! – вякнул из гроба Иван Грозный. – Как я Курбскому писал, а? Все наши враги – блядины дети, и паки повторю – блядины дети, псы смердящие!

Присутствующие испуганно переглянулись.

– А я, – с трудом, по бумажке проговорил Брежнев, – вообще никогда ничего, кроме как по бумажке, не говорил, и тем не менее все нас боялись, потому что мы сверхжер... сверхджер... сверхджерджава, – выговорил он наконец.

– О, сиськи-масиськи! – в отчаянии выкрикнул Рейган. – Нельзя же возводить свою бездарность в перл создания! Вот я так никогда не чурался солёной народной шутки. Это я придумал «империю зла». Это я в ответ на отказ Барбры Стрейзанд ехать в нашей делегации в Советский Союз ответил при всех телерепортёрах: «Барбра с возу – кобыле легче!»

– Вообще, – добавил Николай Первый, – на народ очень сильно действует, когда говоришь с ним на его языке. Скажем, приезжаю я как-то в село. Год, помню, восемьсот тридцать пятый. Староста мне приветствие говорит: «Государь, ты столп... ты столп...» А чего столп – забыл. Ладно, говорю, я столп, а ты – дубина! Вы не поверите, какое было ликование.

– Да, но тут-то Дания, – вздохнул Горбачёв.

– А и плевать, что Дания! – бодро воскликнул Ельцин. – После того как я в Германии оркестром подирижировал, нас знаешь как все боялись? А силовики наши... Я только сказал им однажды: такая, понимаешь, загогулина... Они с тех пор тише воды, ниже травы, словно уже чуют эту загогулину известно где. Мочи, Вова, крой беглым! – И Ельцин радостно потёр руки, предвкушая новые эскапады ставленника «семьи».

– Ну, знаете, – развёл руками академик Сахаров, – если он датскому журналисту предлагает отрезать под корень, вы представляете, сколько он отхватит отечественному?

– Отечественные теперь умные, – вставил Андропов. – Они теперь правильные вопросы задают...

– Что за шум, а драки нет? – бодро спросил Путин, входя на синклит бессмертных.

– Да вот, тебя обсуждают, – пожаловался Ельцин, округлым жестом показав на оппонентов российского лидера.

– Чего не нравится? – лаконично поинтересовался Путин.

– Да говорят, с этим обрезанием ты... уж больно того, – объяснил Горбачёв. – Ну в самом деле, пристало ли главе сверхдержавы грозить какому-то журналюге, что у него под корень отрежут?

– Время такое, – бесстрастно произнёс Путин. – Идёт война. Россия противостоит международному терроризму. И если кому-то зубы жмут... или если кто забыл, как бычки в глазах шипят...

Бессмертные поёжились.

– Или если кто не помнит, что мёртвые не потеют, – угрожающе продолжал президент.

Бессмертные начали прятаться под столы.

– Моргала выколю, пасть порву! – несло президента. – Сарделька-сосиска-редиска! Кто нас обидит, дня не проживёт! Всех убью, один останусь! Ложись, фраера! Лёгкой смерти захотелось? Кто с мечом к нам придёт, от меча и уйдёт! Последний хрен без соли сожрёте! Петух гамбургский! – Президент остановился и утёр пот.

Бессмертные, затаившись, сидели под столами и сопели.

– Это тебя в ГБ так выучили? – отечески спросил Андропов.

– Ну, – кивнул президент. – Специальный предмет был: общение с представителями капиталистического мира.

– Ладно, Вова, – проскрежетал после паузы Брежнев. – Иди, трудись... Авось и спасёшь Россию. Кроме как ругаться, всё равно ничего больше не могём...

*Признан российскими властями иностранным агентом

**Сказано Владимиром Путиным в ответ на вопрос, каким образом используются в Чечне противопехотные мины и разрывные снаряды, прозвучавший на пресс-конференции по итогам встречи на высшем уровне Россия – Европейский союз 11 ноября 2002 года

«Собеседник» №45, 20–26 ноября 2002 г.

Теги: #Путин

Рубрика: Политика

Поделиться статьей